Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн

В тот же час Курт, развернув газету, спрашивал Марию, верит ли она теперь в любовника Викки. Мария не находила что возразить, но ее внутреннее убеждение говорило «нет».

Как-то среди дня, в августе, Викки сама обратилась к ней:

— Мария, ведь мы друг друга любим, тебе это ясно? Окажи мне в первый раз настоящую услугу.

— В первый раз, — повторила Мария. Она не успела выговорить эти три слова, как в ее мозгу пронеслось:

Курт, Минго, ребенок, рельсы, синий камень, Адель, и бар, и Бойерлейн, и Кирш.

— У тебя был плохо развит вкус, Мария. Я первая тебя одела. Если ты стоишь теперь передо мной, как светская дама… (Мария была уже в вечернем туалете).

Бойерлейн на короткое время уехал по делам, да и все равно скрывать уже было нечего. Викки объявила:

— Я сказала ему, что еду в Сан-Мориц. Надо всегда говорить то, что затеваешь на деле; тогда будут думать обратное.

— Что же он думает?

— Он думает — Минго! — объявила Викки и твердо посмотрела на Марию. — Насчет Минго он вполне уверен. До сих пор он только однажды упомянул о нем, как об «известном инциденте», — и больше ни разу. Если от меня станут приходить письма из Вармсдорфа, тогда Бойерлейн решит, что я на самом деле у господина Минго в Вармсдорфе, а не в Сан-Морице. Поняла, чего я от тебя хочу?

— Нет.

— Неужели вы все остаетесь в баре такими простушками? Ты поедешь в Вармсдорф и будешь там каждый день бросать в ящик письмо. Теперь ты вообразила, что тебе придется еще и письма писать? Но ты у меня свалишься с облаков: я сама написала письма и даю их тебе с собой. Вот, получай!

— А кому ты их пишешь?

— Прочти и забирай. Я их пишу тебе, моя деточка. Вот! Игнац их находит, думает, что я в Вармсдорфе, посылает туда своих сыщиков, и я в Сан-Морице пользуюсь покоем.

Мария заметила с презрением:

— Выдумать столько бесполезной лжи!

— Ему я сказала правду: Сан-Мориц.

— А мне? — спросила строго Мария. — Ты говоришь, он пошлет сыщиков в Вармсдорф. Сыщики увидят, что никакого Минго там нет и что я отправляю письма самой себе. В то же время твой муж установит, что я не показываюсь ни здесь, в доме, ни в ресторане.

— Пока я в Сан-Морице, ты не можешь на меня шить, а в ресторан он и так не верит. Но оставим, раз ты мне отказываешь в первой услуге, о какой я тебя попросила.

Мария ясно почувствовала, что Викки только разыгрывает разобиженного ребенка, в действительности же она чего-то выжидает. Но в «Гареме» Мария нашла письмо. Из опасения перед шпионившими голландками она предпочитала получать письма на ресторан. Письмо было от младших братьев и сестры, сообщавших ей, что Минго вернулся домой. Дочитав до этого места, Мария поспешила засунуть листок под лиф и посмотрела вокруг, не наблюдают ли за ней. Видела только Нина. Мария подошла к ней и шепнула:

— Минго дома.

Нина пошарила под стойкой и вытащила развернутую карту, утыканную булавками.

— Сходится, правда? Я только не хотела волновать тебя, Мария. Теперь ты, конечно, поедешь домой. Нельзя, чтоб он тебя ждал. И не надо, чтобы до него дошло что-нибудь о тебе через третьих лиц. Поверь мне, прямая дорога — самая верная. Простой, хороший парень, как твой Минго, поймет все, что ты ему расскажешь, но ты должна рассказать сама.

Невеста моряка явно терзалась сомнениями. Нина заботливо ее уговаривала:

— Ты теперь знаешь, что тут за жизнь. Выходи за него замуж, потребуй в свадебный подарок шхуну и сопровождай его во всех поездках. Тебе советует женщина, для которой это уже невозможно — слишком поздно.

Их позвали ужинать. Мария удивилась совпадению, что и Викки хотела послать ее домой — к Минго, которого там не было. Но в этот самый миг он действительно был там. Не должно ли это пробудить в ней доверие к Викки? Но тогда верно и остальное: Викки едет просто в Сан-Мориц, она не ставит Марии ловушку, — на этот раз не ставит. Никогда ничему не верить тоже неумно. «Во всяком случае, ребенка возьму с собой! Хорошо ли? Можно ли сразу показать ему ребенка? Нина говорит, он все поймет. Правда ли?»

Мария не знала. Однако ж она объявила:

— Госпожа Фукс, я завтра не могу прийти на работу: особые домашние обстоятельства.

— Одной меньше, — заметила Стелла от лица всех остальных. — Торговля, надо сознаться, идет не слишком бойко. Спасибо, Мария!

После ужина Мария вспомнила, что еще не дочитала письма. Она развернула его под стойкой, и в глаза ей бросилась одна лишь фраза, но от этой фразы у нее перехватило дыхание. «Минго пробудет здесь только один день, он хочет опять наняться на судно». Значит, его уже нет! «Не может быть, он знает, что я приеду. Что я в дороге. Он должен понять это сам. Завтра утром я застану его в Любеке, хотя бы он садился уже на корабль! Я знаю его гостиницу в порту».

— Нина, я еще поспею сегодня на ночной поезд? Но как же, в вечернем платье! У меня нет с собой другого, а я должна сейчас же отправиться на Лертский вокзал.

— Есть у тебя деньги? — спросила с материнской заботливостью Нина. — Платье я тоже могу тебе одолжить. Поторопись, до свиданья, желаю удачи.

Мария, переодевшись, сходила с лестницы: вечернее платье она завернула в пакет и взяла с собой. Она уже ни о чем не раздумывала, бежала очертя голову. Она возмутилась, когда Адель ее задержала.

— Куда? — спросила Адель драматическим тоном.

— Вы же знаете, госпожа Фукс. Я еду сегодня же.

— А где ждет тебя мальчишка с ребенком?

— Какой мальчишка? Какой ребенок? С ума вы сошли?

— Я-то еще не сошла с ума. А вот ты предаешь себя осуждению в земной жизни и в жизни вечной. Ты крутишь с моим мужем! Погляди на меня — и если ты так бесчеловечна, отними у меня мужа!

Возражений Марии она не слышала.

— О, я знаю, Курту не сидится на месте с тех пор, как я написала завещание. Но завещание можно изменить! — пригрозила Адель. — И семья его еще здесь, его настоящая семья! Я держу связь с его родными, они на коленях готовы меня благодарить, что я устроила безработного.

Марии казалось, что женщина бредит. Ничто не имело значения, кроме поездки