Смотритель. Барчестерские башни - Энтони Троллоп

почти чужими. Миссис Грантли покинула отчий дом, когда Элинор была еще совсем девочкой, и с тех пор они редко виделись подолгу. К тому же в последние годы Элинор начала все больше возмущаться тиранической властью архидьякона над ее отцом и поэтому не собиралась признавать за женой архидьякона какую бы то ни было власть над собой.

– Ты, кажется, получила перед обедом письмо? – начала старшая сестра.

Элинор признала это и почувствовала, что краснеет. Она вовсе не хотела краснеть и потому покраснела еще больше.

– Оно было от мистера Слоупа, не так ли?

Элинор сказала, что оно было от мистера Слоупа.

– Он состоит с тобой в постоянной переписке, Элинор?

– Не совсем так, – ответила та, уже сердясь на этот допрос. И решила – хотя трудно объяснить почему, – что ни в коем случае не скажет своей сестре Сьюзен, о чем было это письмо. Она знала, что миссис Грантли действует по наущению архидьякона, и не собиралась признавать обвинений, исходивших от него.

– Но, Элинор, милочка, почему ты вообще получаешь письма от мистера Слоупа, зная, как он неприятен папе, архидьякону и всем твоим друзьям?

– Во-первых, Сьюзен, я не получаю от него писем; во-вторых, поскольку письмо написал мистер Слоуп, а я его только получила – и к тому же из рук папы, то, мне кажется, об этом тебе лучше спросить мистера Слоупа, а не меня.

– О чем же он пишет, Элинор?

– Этого я тебе сказать не могу; это конфиденциальное письмо о деле, связанном с другим человеком.

– Так в нем нет ничего, относящегося лично к тебе?

– Я этого не говорила, Сьюзен, – ответила Элинор, сердясь все больше и больше.

– Право, как-то странно! – с насильственным смешком сказала миссис Грантли. – Молодая дама в твоем положении получает от неженатого джентльмена письмо, содержание которого скрывает и которое стыдится показать сестре…

– Я не стыжусь! – вспылила Элинор. – Мне нечего стыдиться, но я не желаю, чтобы меня допрашивали о моих письмах.

– Что же, милочка, – ответила сестра. – Я обязана сказать тебе, что, на мой взгляд, мистер Слоуп – не слишком подходящий для тебя корреспондент.

– Даже будь он совсем неподходящий, как я могла помешать ему написать мне? Но вы все так предубеждены против него, что видите наглость и подлость там, где у другого увидели бы любезность и доброту. Мне противна религия, которая учит столь пристрастному милосердию!

– Я сожалею, Элинор, что тебе противна религия, которую ты видишь здесь; но вспомни все-таки, что архидьякон знает свет лучше тебя. Я не прошу тебя уважать и слушаться меня, хотя я, к несчастью, на много лет тебя старше, но, право же, в подобном деле ты могла бы послушать совета архидьякона. Он очень хотел бы быть твоим другом, если бы ты позволила это.

– В каком «подобном деле»? – раздраженно спросила Элинор. – Честное слово, я ничего не понимаю.

– Мы все хотим, чтобы ты прекратила знакомство с мистером Слоупом.

– Вы все хотите, чтобы я была нетерпимой, как вы. Но этого не будет никогда. Я не вижу ничего дурного в знакомстве с мистером Слоупом и не оскорблю его, отказав ему от дома. Он счел нужным написать мне, и я не нуждаюсь в советах архидьякона по такому поводу. Когда они мне понадобятся, я сама их попрошу.

– В таком случае, Элинор, мой долг – сказать тебе, – тут миссис Грантли заговорила с глубокой серьезностью, – что архидьякон считает эту переписку позорной и не может допустить ее в своем доме.

Глаза Элинор метнули пламя, и она вскочила со стула.

– Можешь сказать архидьякону, что, где бы я ни находилась, я буду получать письма, какие хочу и от кого хочу. А если доктор Грантли, говоря обо мне, употребил такое слово, как «позорно», это было неблагородно и неучтиво! – В дверях она добавила: – Будь добра, когда папа выйдет из столовой, попроси его зайти ко мне. Я покажу ему письмо мистера Слоупа. Но только ему! – И она удалилась под защиту своего сына.

Она не подозревала, какое преступление ей вменялось в вину. Ей и в голову не могло прийти, что близкие считают ее способной влюбиться в мистера Слоупа. Она верила, что их гонения на него диктуются предубеждением и нетерпимостью, а потому, хотя он очень ей не нравился, она не хотела присоединяться к ним.

Элинор опустилась в низкое кресло у открытого окна возле кроватки своего мальчика, все еще пылая гневом. «Посметь сказать, что я себя опозорила! – повторяла она мысленно. – Как папа может мириться с его высокомерием? Я больше не сяду за стол в его доме, если он не попросит у меня прощения за это слово!» И тут она вдруг подумала, что, может быть, и мистер Эйрбин слышал о ее «позорной переписке» с мистером Слоупом, и стала пунцовой от раздражения. А если бы она знала правду? Если бы она могла вообразить, что мистеру Эйрбину было сообщено как о факте, будто она выходит замуж за мистера Слоупа?

Вскоре к ней вошел ее отец. Как только мистер Хардинг покинул гостиную, миссис Грантли отвела мужа в оконную нишу и рассказала о полной своей неудаче.

– Я сам поговорю с ней сегодня же, – ответил архидьякон.

– Пожалуйста, не надо! Ты ничего не добьешься, кроме неприличной ссоры. Ты не знаешь, как она упряма!

Архидьякон ответил, что это его не заботит. Он знает свой долг и исполнит его. Мистер Хардинг в подобных делах слишком слаб. И он не желает, чтобы после совесть упрекала его в том, что он не воспрепятствовал, как мог, столь позорному союзу. Тщетно миссис Грантли убеждала его, что, говоря с Элинор в гневе, он только ускорит это событие, заставив ее принять бесповоротное решение, если сейчас она еще колеблется. Архидьякон был разгневан, самоуверен и обижен. Его родственница получила письмо от мистера Слоупа! Его гордости была нанесена рана в самое чувствительное место, и он ничего не желал слушать.

Лицо мистера Хардинга, когда он вошел в комнату дочери, было омрачено печалью. Эти тревоги совсем его измучили, и он чувствовал, что, если они продлятся, благожелательное пророчество капеллана исполнится и ему придется сойти со сцены. Тихонько постучав, он подождал и открыл дверь, только расслышав ясное приглашение, а порог переступил с таким видом, точно подозреваемым преступником был он, а вовсе не она.

Элинор тотчас обняла и поцеловала его, не радостно, но с глубокой нежностью.

– Ах, папа, – сказала она. – Мне очень нужно поговорить с тобой. Сегодня они обсуждали меня в гостиной, ведь так?

Мистер Хардинг пробормотал, что архидьякон