Сочинения - Роберт Отто Вальзер

кадках с водой. И вот стоишь этак, а потом делаешь шаг. Ну же. И не так уж важно, реален ли этот запланированный, несмелый и сделанный шаг. Эта радостная, простая жизнь, какая в ней скромная притягательность, как она мещански и по-домашнему улыбается тебе. К тому же небо просто первоклассно-синего цвета. Первоклассно! Даже не хочется подниматься до слова «мило». Там, где чувствуется поэзия, нет нужды в каких бы то ни было поэтических изысках «Три апсина з хрош». Эй, как много раз ты это уже повторил? Какой ассортимент роскошных, толстых женщин. Их неуклюжие фигуры так напоминают о земле, о деревенском холсте и деревенской жизни, о самом Боге, у которого уж точно не слишком-то изящные телеса. Бог это вам не Роден, а совсем даже наоборот. Как это восхитительно: находить вкус в чем-то деревенском, пусть всего на «хрош». Свежие яйца, деревенский окорок, сельская и городская ливерная колбасы! Я должен это сказать: я люблю стоять и глазеть на всю эту соблазнительную снедь. Она напоминает о живом и преходящем, а живое нравится мне куда больше, чем бессмертное. Здесь цветы, там керамическая посуда, рядом сыр, из Швейцарии, Тильзита, Голландии, Харца и у каждого свой аромат. Если посмотреть вдаль, там кишмя кишат сельские пейзажи, если опустить взгляд на землю, обнаружишь кожуру от яблок и скорлупу от орехов, мясные обрезки, обрывки бумаги, половинчатые и даже целые газеты, пуговицу от штанов, ленту от чулок. Если посмотреть вверх, там небо, если прямо перед собой, то увидишь самое заурядное человеческое лицо, однако о заурядных днях и ночах не говорят, и о заурядной природе тоже. Разве среднестатистическое это не самое крепкое и прекрасное? Я благодарен за гениальные дни и недели или же за необычного Бога. Заурядное обычно самое правильное. — А как изысканно могут посмотреть вдруг крестьянские бабы. С какими странными тихими ужимками вертятся они туда-сюда. Рынок оставляет после себя в городском квартале ностальгию по деревне, как будто для того, чтобы вырвать его из монотонной надменности. Как мило, что все эти товары лежат на свежем открытом воздухе. Молодые люди покупают горячие колбаски, чтобы сразу съесть их по всем правилам, их по всей длине намазывают горчицей. Еда прекрасно подходит к синему, высокому небу. Как очаровательно выглядят заросли цветной капусты. Я сравнил бы их (не совсем охотно) с упругой женской грудью. Сравнение лишь тогда дерзко, когда оно не подходит. Сколько женщин собралось вокруг. Но рынок, как я вижу, скоро закрывается. Пришло время сворачиваться. Фрукты сгребают в коробки. Сельдей и шпроты упаковывают, палатки разбирают. Толпа рассеялась. Через некоторое время улица обретет прежний облик. Прощайте, цвета. Прощай, разнообразие. Прощайте, брызги звуков, запахов, движений, шагов и огней. Кстати, я приобрел полкило лесных орехов. Так что поспешу домой, в мою квартиру с как-как и что-что детскими криками. Я в принципе все люблю, но когда я ем орехи, я прямо счастлив.

Званый ужин

О, выйти в свет, в этом что-то есть. Следует одеться настолько прилично, насколько позволяют обстоятельства, и отправиться по указанному адресу. Слуга открывает парадную. Парадную? Несколько фельетонное выражение, но я люблю выражаться в этом стиле. Я отдаю шляпу и пальто со всеми манерами, на которые способен, расчесываю и без того гладкие волосы перед зеркалом еще немного глаже, вхожу, бросаюсь к хозяйке дома, хочу поцеловать ей руку, но сразу отбрасываю эту мысль и довольствуюсь тем, что отвешиваю глубокий поклон. Глубокий получился поклон или нет, не знаю, увлеченный обходительной процессией, я почувствовал мощный порыв и начал упражняться в интонациях и обхождении, что как нельзя лучше подходило к огням и цветам. «К столу, дети», кричит хозяйка дома. Я было уже побежал, но вспомнил, что так вести себя не следует, и принудил себя к медленной, спокойной, достойной, скромной, расслабленной, терпеливой, смешной, шепчущей и приличной походке. Вышло превосходно. Стол вызвал у меня восторг. Садимся, с дамой или без. Я изучаю размещение гостей и нахожу его прекрасным. Было бы еще прекраснее, если бы такой как я мог найти недостатки в сервировке. Слава богу, я скромен и с благодарностью приступаю к еде, насаживаю на вилку, режу ножом и зачерпываю ложкой и ем. Здоровому человеку так нежно приготовленные блюда кажутся на вкус просто чудесными, а как блестят приборы, а бокалы, как они чуть не пахнут, цветы, как по-дружески они приветствуют и шепчутся. А теперь и с моей стороны раздается довольно непринужденная беседа. Меня самого удивляет, откуда только во мне берется это светское обращение, умение отправлять в рот еду и при этом умудряться разглагольствовать. Как же лица наливаются пурпуром, чем больше вносят блюд и вин. При желании можно было уже наесться досыта, но такого желания нет, и в первую очередь из соображений хорошего тона. Положено благодарить и есть дальше. За столь богато накрытыми столами отсутствие аппетита просто грех. Я вливаю все больше и больше сверкающего настроения в как будто постоянно жаждущее горло. Как это забавляет. А теперь слуга разливает из толстых бутылок пенящееся воодушевление по бокалам, широким, в которых нежная жидкость покоится и блестит, как в прекрасных морских бассейнах. Все говорят тосты, дамы и господа, я подражаю, я прирожденный подражатель. Но разве не основывается все, что принято считать в обществе тактичным и милым, на постоянном подражании? Подражатели, как правило, счастливые ребята, таков и я. Я и вправду совершенно счастлив, что могу быть воспитанным и незаметным. И тут поднимается в горле легкая шутка, язык теряет связность, смеющееся слово норовит соскользнуть в беззаботную, сладкую невоспитанность. Да здравствует, да здравствует! Как глупо! Но красота и богатство всегда самую малость глупы. Есть люди, которые могут внезапно рассмеяться во время поцелуя. Счастье это ребенок, которому «сегодня», слава богу, не надо в школу. Снова и снова наливают, и налитое будто невидимой призрачной рукой опрокидывается внутрь. Я и сам как раз, неблагородно, опрокинул стаканчик. Но серебряные крылья милых манер шелестят вокруг и призывно щиплют за щеки. С другой стороны, вина и красота дам обязывают к тихим, изящным вольностям. Извинением тому вишневый пирог, который как раз галантно сервируют. О, я так рад, я, пролетарий, самый что ни на есть. Мое лицо это настоящее, раскрасневшееся лицо едока, но разве аристократы не едят? Глупо стараться быть слишком изысканным. Удовольствие от еды и питья, возможно, обладает совершенно отдельным хорошим тоном и обращением. Хорошее самочувствие движется, по возможности, нежнее всего. Ну, это я так… Что?