Богиня Парка - Людмила Петрушевская

В руках у заднего бандита затрепыхалась бабушка и глухо, из последних сил завопила:

— Караул, бр-р-жж-и…

Ее придушили окончательно и бросили, но она встрепенулась и вцепилась из последних силенок в то, что увидела: в штаны уходящего похитителя.

— Выруби его, ну, — крикнул этому заднему передний.

Тот с руганью оторвал от себя бабку, накостылял ей по чему попало и бросил ее на пол, после чего кинулся на старца.

Но ему пришлось расталкивать стоящих впереди братков, которые не могли справиться с пацаном. И он, кое-как пробравшись, возник, тяжело дыша и ругаясь, перед ветхим старичком, который все так же стоял, не давая пройти.

Окровавленная бабушка, однако, через секунду очнулась, кинулась вперед на коленях как молния и ухватилась за куртку замешкавшегося впереди разбойника. Он как раз с трудом удерживал за ноги вопящего, как сирена, мальчишку, а впереди идущий товарищ старался заткнуть ему рот. Бабушка, опираясь о спину бандита, встала кое-как и вцепилась ему ногтями в глаза. Эти глаза сверкали в прорези черной шапки, надвинутой на лицо, хотя бабушка их не могла видеть и кинулась сзади, буквально вслепую, но попала точно.

Боец взвыл и обеими руками схватился на свои глаза, упустив ноги мальчишки, которые удерживал, чтобы тот не лягался своими тяжелыми ботинками.

Мальчишка, вися в руках у переднего нападающего, теперь свободно бил его ногами, а бабушка набрала воздуху и наконец завопила, как милицейская машина.

— Стреляем, — крикнул, обернувшись, тот, кто в это время опять бросился на старика с поднятой ногой.

А старец тем временем, лучезарно улыбаясь, посторонился, и нападающий, тот самый, что летел на него с поднятой ногой, но с повернутой назад головой, неожиданно рухнул спиной с лестницы, да так мощно, что остался лежать внизу, неестественно повернув шею.

Один черноголовый, у которого в руках изворачивался и орал парнишка, смотрел, остолбеневши, на лестницу, а другой его коллега плясал, зажав оба свои глаза, и орал.

Бабушка тем временем, улучив момент, подобрала лежащий на полу револьвер и выстрелила куда-то. Куда-то — это и было плечо того, кто смотрел вниз на лестницу, удерживая мальчишку, который двумя ногами молотил по своему мучителю.

И этот черноголовый, схватившись рукой за плечо, буквально выронил мальчишку на пол, и тот пополз к бабушке, которая все еще держала револьвер и стреляла. Тот, что сидел на полу, держась за исцарапанные глаза, заорал и одной рукой тоже схватился за ногу и повалился набок.

Мальчишка (на вид ему было года четыре), найдя наконец родную душу, вцепился в бабушкины ноги и не давал ей двигаться.

Растрепанная, как мать-Родина с плакатов времен Великой Отечественной войны, бабушка рявкнула басом: «Оружие, а ну, бросить на пол».

Тем временем тот, у кого было пробито плечо, почему-то обрушил удар кулака с револьвером на деда. Дед, улыбаясь, радостно кивнул и остался стоять в стороне, а мужик со всей дури врубился кулаком в стену.

Револьвер загремел на пол.

Парнишка тут же отцепился от бабушкиных ног и его схватил, причем немедленно наставил на мужика с пробитым плечом и ушибленным кулаком. Этот мужик тряс рукой и шипел.

— Милиция! — загремела бабушка дедушке, давая ему таким образом понять, что надо позвонить куда следует.

Но дедок никуда не шел, он тихо стоял и улыбался светло как помешанный.

А мальчишка все старался выстрелить в своего обидчика, но сил было мало, курок не нажимался.

— Что стоишь как дубина, иди, звони в милицию, — наконец со стоном выговорила бабушка деду, но тот не реагировал, видимо, был глухой, как и его молодой сын. Посмеивался в свою бороденку.

— Так. Этот сбрендил окончательно. Сошел с ума. Идем тогда сами туда пешком, — заявила бабушка шипящему у стены пленному, — и ты вставай! — Она ткнула револьвером в сидячего, который плакал кровавыми слезами и показывал на простреленную ногу, отрицательно мотая головой.

В это время откуда-то сверху раздался голос:

— Так, первый дубль снят, спасибо.

И поверженный бандит поднялся со ступенек, тот с поцарапанными глазами, и вытер их рукавом, который мгновенно окрасился клюквой.

Откуда-то набежали помощники, мальчишка не желал отдавать револьвер, бабушка скромно стояла, как главная героиня, и кривовато улыбалась. А с лестницы, которая вела на чердак, спустился человек, видимо самый главный тут, и сказал:

— Ну, что же, я знал, что вы у меня, тещенька, прекрасная актриса.

— Не терплю просто, — отвечала старушка. — Не выношу дурацких комплиментов. И вы это знаете превосходно!

Щеки ее горели. Она добавила ехидно:

— Некоторые так неожиданно возвращаются!

— Все снято с первого дубля. Я сначала думал, что сосед помешает, но теперь я вижу, что получилось все просто прекрасно.

Это был отец семейства, как ни странно, который исчез месяц назад.

Вся команда вошла в квартиру напротив, и там заорал как сумасшедший кот Семен Маркович, видимо, стремясь как можно заметней поприветствовать хозяина.

— Ну-ну, тихо — сказали ему.

А старик пошел туда, куда собирался, вниз по лестнице, но до первого этажа не дошел. Растворился, исчез.

Все-таки, какие-то маленькие радости он мог себе позволить, ничтожные чудеса, воду сделать вином, оживить умершего, рассказать сказку, вернуть счастье в разоренную семью, превратить одно в другое, нападение в киносъемку.

Этим он мог иногда себя утешить.

Просиял и исчез.