Что сказал бы Генри Миллер... - Дэвид Гилмор

ВЕРНУВШИСЬ С КУБЫ, я был очень удивлен тем обстоятельством, что на автоответчике не было ни одного сообщения от Дерека X. Первые съемки документального фильма о виагре предполагалось начать уже через месяц, а у нас еще не было окончательного варианта сценария. Я переждал день-другой и отправил Дереку жизнерадостное послание по электронной почте. (Не без доли омерзения составив его в бесцеремонно-фамильярной приятельской форме.)

Ответ последовал незамедлительно. Дереку X. предложили снять двухчасовой фильм о Нельсоне Манделе, обеспечив при этом не только неограниченную возможность общаться с самим героем фильма и его женой, но даже с некоторыми из заключенных, с которыми он сидел в тюрьме. Далеко не последнюю роль в съемках фильма играл фактор времени — Манделе уже стукнуло восемьдесят четыре, и мне все стало ясно как день. В конце разговора Дерек сказал, что очень сожалеет, но у него «совсем нет больше времени».

Так меня давно не прокатывали. Особенно мерзко я себя чувствовал после нашего «триумфального» путешествия на Кубу. Возникло такое чувство, что меня поимели. Клюнув на предложение заведомой халтуры, я чувствовал себя идиотом. Мне вспомнились собственные слова, обращенные к Джеси на кафедральной площади, и тот напыщенно-миссионерский пыл, с которым я тогда ему сказал: «Ты никогда не получишь ничего путного от подлеца и подонка».

Я ходил из угла в угол по гостиной, до хруста в суставах сжимал кулаки и клял себя на все лады. Джеси молча слушал мои ругательства, поглядывал на меня время от времени исподлобья, видимо, считая себя отчасти виноватым. Вечером я заснул, напившись в стельку. Проснулся примерно в четыре часа утра, пошел в туалет по малой нужде, а когда спускал воду, с руки соскользнули часы и скрылись в жерле унитаза. Я сел на туалетную крышку и, кажется, даже всплакнул с досады. Ведь я сам позволил Джеси бросить школу, пообещал за ним присматривать, а теперь оказалось, что даже за собой присмотреть как следует не могу. Я такое же никчемное трепло, как отец Клэр Бринкман.

К утру у меня возникло такое чувство, будто по всей груди ядом растекается липкая жуть, сердце билось, как птица в силках. Ощущение было такое, будто на шее затягивается удавка. Выносить это дальше становилось невозможно. Надо было что-то делать, куда-то двигаться. Я взял велосипед и поехал в центр. Стоял похоронный летний день — мутило от удушливой влажности спертого воздуха, с души воротило от проходивших мимо людей. В каком-то узком переулке мне навстречу, тоже на велосипеде, ехал курьер. Глаза его прикрывали солнечные очки, через плечо была перекинута большая сумка, на руках были перчатки с обрезанными пальцами. Но меня в нем заинтересовало не это, а то, что он был примерно моего возраста.

— Простите меня, — обратился я к мужчине. — Вы ведь работаете курьером?

— Да.

Я спросил, есть ли у него минута, чтобы ответить мне на пару вопросов. Сколько он зарабатывает? Около 120 долларов в день. В день? Да, если подсуетиться. Я спросил, на кого он работает, как называется его компания. Курьер казался беспечным парнем, его прекрасные зубы белели как снег.

— Как вы думаете, я бы мог получить работу в вашей фирме? — наконец спросил я.

Курьер сдвинул солнечные очки на лоб и глянул мне прямо в лицо ясными голубыми глазами.

— А вы разве не на телевидении работаете?

— Сейчас нет.

— Раньше я смотрел все ваши передачи, — сказал он. — Прекрасно помню ваше интервью с Майклом Муром. Этот парень мне показался просто придурком.

— Так что же вы все-таки думаете? — гнул я свое.

Мужчина отвел взгляд куда-то вбок и проговорил:

— Мы все ограничены возрастом. Вам, должно быть, где-то около пятидесяти?

— Вам ведь тоже примерно столько же.

— Да, но я уже давно так кручусь.