Простишь — не простишь - Валери Тонг Куонг

– Держи себя в руках или вон отсюда! Пощади сестру! Это ее сын, а не твой, лежит под капельницей.

– Простите, я больше не буду, – ныла та, сморкалась и вновь заливалась слезами.

– Стыда у тебя нет! Возвращайся домой. Там от тебя больше пользы: приберешь немного, сад польешь, а то все засохло. Сюда и носа не показывай, пока не успокоишься.

Впервые в жизни я был согласен с Жанной. Маргерит бесила меня невероятно. Заявила с утра, что не намерена придерживаться графика, который изначально установила ее мать. Внезапно в одностороннем порядке расторгла соглашение. Ее импульсивность и своеволие, увы, никого не удивили. Таков уж стиль моей свояченицы. В городе и за городом, зимой и летом, во всякое время суток она навязчиво и упрямо вторгается в нашу жизнь. Засиживается допоздна, вселяется навсегда.

Иногда я думаю, что она мне мстит за тот несчастный случай.

Я был не в себе и попытался ее изнасиловать, теперь ее черед.

Вторжение за вторжение.

Потом опоминаюсь: да быть того не может! С тех пор сто лет прошло. Просто-напросто избалованная девчонка привыкла, что она пуп земли. Диву даюсь, откуда у Селесты столько терпения и доброты?! Ведь она вечно безропотно сносила выверты узурпаторши-мамаши и сестрицы с непомерным эго. Тайна сия велика есть!

Маргерит привыкла нагло, без приглашения ужинать в нашем доме, приезжать к нам на все лето, бесцеремонно заграбастала мою территорию; однако сейчас не тот случай. Мы в больнице, ухаживаем за сыном, который перенес черепно-мозговую травму. Мы вправе требовать, чтоб нас оставили в покое!

Мило так обрадовался при виде нее, что я поначалу проявил терпимость. Но свояченица вскоре достала не только меня, но и других родителей. Даже санитары взбесились. И было отчего! Маргерит, поминутно хлопая дверью, выбегала из палаты в коридор и оглашала окрестность стенаниями.

– Маргерит, послушайся маму, поезжай домой.

Она глянула на Селесту, как всегда, ожидая поддержки. Но та не сводила глаз с Мило и молчала, будто не слышала.

Маргерит мигом вытерла слезы.

– Ладно, я пошла. Позвоните, если что-то изменится, договорились?

Договорились. До вечера, Маргерит.

После полудня к Мило пришел специалист по лечебной физкультуре. Они с массажистом долго возились с ним, переворачивали, осматривали, растирали, мяли. Если им верить, динамика у нас положительная. Однако сын по-прежнему не говорил. Время будто остановилось.

Селеста и Жанна вышли на минутку в больничный сад подышать свежим воздухом. Я воспользовался их отсутствием и попытался подробно расспросить старшую медсестру о состоянии Мило.

– Трахею повредили, когда вынимали из горла интубационную трубку, такое часто бывает, – проговорила она спокойно. – Но дело не в том. На участке мозга, что отвечает за речевую зону, образовалась гематома. Отсюда и немота. Со временем все пройдет. Не волнуйтесь, мсье, это абсолютно нормально!

Абсолютно нормально? Гематома на участке мозга, что отвечает за речь и восприятие?

Я чуть не задохнулся от возмущения. Объясните-ка мне, где находится этот участок мозга и почему до сих пор о нем никто не упоминал?! По какой причине о нем умалчивали? Стало быть, повреждения и их последствия куда серьезнее, чем нас пытались убедить? Неужто истинное положение дел настолько ужасно, что пришлось золотить пилюлю?

Старшая медсестра сразу же смутилась и велела мне со всеми вопросами обращаться к доктору Начевой. А той, как на грех, сейчас нет и не будет до завтрашнего утра. Она вообще в другом городе, в другой больнице. Консультирует-лечит по всему департаменту. Проклятая государственная медицина! Я тут схожу с ума от беспокойства, а всем плевать!

– Мне очень жаль, мсье Руссо, но больше я ничего не могу вам сказать.

Захотелось схватить ее за плечи и вытрясти побольше сведений. Не хочет рассказывать – заставлю! Видно же, что она немало знает, хоть и прикидывается невеждой. Однако я сдержался. Как-никак от старшей медсестры многое зависит. Жизнь моего сына, да и наше с женой пребывание в больнице не станет приятнее, если мы с ней поссоримся. Нельзя рисковать. Лучше в который раз подавить гнев. Мне не привыкать. Сколько раз приходилось терпеть несправедливость преподавателей, придирчивость начальства, враждебность тещи… Жанна неустанно повторяла, как мантру: «Кто стремится к цели, на мелочи не разменивается». Главная цель сейчас – выздоровление Мило и его благополучие.

– Благодарю вас, ничего страшного. Завтра расспрошу доктора Начеву.

Я поцеловал Мило, грубовато по-мужски его облапил: «Держись! Я люблю тебя, сынок. Мы с тобой сильные, всех одолеем, всех победим. Ты у меня настоящий герой! И такой красавец!» Поначалу говорил правду, а потом покривил душой. Какая уж там красота! Голова обвязана, щека заклеена. От прежнего ровного загара не осталось и следа, лицо стало одутловатым и бледным, улыбка – жалкой. Сын походил на выходца с того света, на куклу-марионетку с оборванными нитями, заброшенную, ненужную. Сам, без посторонней помощи, ни рукой, ни ногой шевельнуть не мог. И руки-то превратились в спички, будто их кто обглодал. При виде его мне хотелось плакать, кричать, биться головой о стену. Сердце сжималось, дыхание пресекалось, живот сводило, все нутро нестерпимо болело. Но я ни за что на свете не показал бы ему, что отчаялся. Если сдался отец, то откуда сыну черпать силы для борьбы?

В палату вернулись Селеста и Жанна. Я подхватил плащ и с ними распрощался. Сказал, что мне нужно срочно уладить дела со страховой компанией, а сам бросился домой к компьютеру.

Доктор Начева во время первой беседы строго-настрого запретила искать сведения о черепно-мозговых травмах в Интернете.

– Там вы найдете массу ненужной информации, непроверенной и недостоверной. Не сможете отсеять лишнее, вы ведь не специалисты, к тому же каждый случай уникален. Только напрасно встревожитесь и напугаетесь. Постарайтесь нам довериться, так будет лучше для всех.

До сих пор я свято следовал всем ее предписаниям. Как последний дурак, хотел быть хорошим послушным мальчиком, выказывал уважение человеку в белом халате, «не навреди» и все такое… Однако зловещие слова старшей сестры смели все преграды и предрассудки. Пардон, мадемуазель Начева, я должен знать правду и узнаю ее немедленно. Вам не следовало ничего от меня скрывать. Неясность порождает сомнения, а те невыносимо терзают, изматывают. Ведь для меня это не пациент NN, не случай из практики, не эпикриз, не пометка в медицинской карте. Это мой единственный сын! Я весь извелся, измаялся. Чувствую неведомую угрозу, а вы молчите. Не могу больше ждать и терпеть. Подавайте сейчас же неприкрытую истину, самую страшную, жестокую, неприглядную! Я стерплю. Все последствия беру на себя.

Вот она! Нашлась по первой же ссылке.

«После серьезной черепно-мозговой травмы ребенок теряет многие навыки и способности, причем они восстанавливаются не всегда и не полностью. Особенно опасны повреждения фронтальной области мозга. Лобные доли продолжают развиваться до позднего подросткового возраста, поэтому дефицит исполнительных функций, вызванный травмой, не сразу привлекает внимание… Зачастую основные осложнения после черепно-мозговых травм у детей проявляются через значительный промежуток времени, когда возрастают нагрузки и ожидания окружающих. Ухудшается общее состояние, память, затруднено понимание, восприятие….Чем младше ребенок, тем необратимее последствия. Хотя опорно-двигательный аппарат у детей восстанавливается легче, чем у взрослых, их мозговая деятельность куда уязвимей. Трудно предугадать и диагностировать все возможные нарушения. Освоение школьной программы для детей, перенесших травму, порой непосильная задача».