Дикость. О! Дикая природа! Берегись! - Эльфрида Елинек

Скоропортящийся звериный товар, искусно размножившийся ради спортивных целей, продирается сквозь заросли. Их гибель в горячем потоке кишок и жил предрешена. Дичь выращивают исключительно для того, чтобы пострелять, она уничтожает леса и в конце концов сама обрекает себя на окончательную утилизацию, гласит круговорот природы и ее пользователи. Министр и земельный политик крутятся вокруг друг друга в радостном предвкушении и возбуждении, они только что узнали о сроках передачи им сада, переполненного деньгами. Они окружают друг друга, как свежая зелень. Весь парламент и даже вся пресса в любой момент к их услугам. Для них придумают особые цветные обозначения (те находчивые умельцы, которые откапывают скандалы, а потом за наличные деньги, выплачиваемые владельцем газеты, умело о них забывают). Нам только тогда разрешат подать голос, когда всё напечатают в газете. Эти (обаятельные) обиралы должны поститься оба. Короля универмагов фотографировать нельзя — значит, он сам катапультировался из человеческого общества! Нельзя давать возможность преступникам опознать его по его божественному облику, этого сына человеческого. Но оба политика уже давно сделали себе свои фотографии и начинают пускать в ход свои маленькие страшные рычаги. Но что это за новые условия, порожденные прихотью короля и столь трудно выполнимые? Часть спонсорских денег должна пойти на надежное сохранение природы? Что это означает? Они и без того сохраняют эту великолепную природу — путем продажи земельных участков на берегах озер, продажи вилл, пастбищ, горных круч и склонов гор (горам на позор) — от грязных лап тех, кто, не говоря ни слова, собирается их просто эксплуатировать. Что же можно еще такого придумать, кроме запрета на вход и использование? — этого привета для богатых. Таблички ничего не стоят. Надо огородить и обозначить маркировкой те места, куда больше никогда не должна ступить нога нечестных людей, ефрейторов армии безымянных: природный парк! природный парк! Музеи, где природа сохраняет саму себя, искусственное построение среди всего, что выросло в дикой природе. И там будут бродить уже не только избранные, но и совершенно нормальные, которые стали избранными еще до того, как начала складываться их судьба. В которых можно читать, как в открытых книгах, и быстро управиться с этим занятием. Любители карабкаться по скалам толпами будут покидать последние заповедные скалы, освободив их, наконец, от своих следов: и тогда одни будут закрыты на замок в своих парках, чтобы другие могли беспрепятственно и без посторонних наслаждаться своими горными владениями и управлять ими! Одного взгляда на леса общего пользования и леса частного пользования достаточно, чтобы предвидеть, что нас ждет: скальная пустыня, выцветшая, вымершая. Как говорится, равнение на флаг!

Обоим политикам придется вскорости перенести свои задницы, с помощью которых они обычно должным образом выполняют свою работу, на лесную поляну, чтобы обсудить с миллиардером последние детали своего будущего. В лесу их никто не услышит, через эти зеленые окошечки ничего наружу не проникнет. Они здесь без свидетелей, но их слова постоянно свидетельствуют об их дурных намерениях, которые они с помощью королевских миллионов хотят немедленно претворить в жизнь. Кроме того, загрунтованные и заминированные гигантскими для любого человека суммами, будут подняты и окончательно благополучно решены вопросы розничной торговли и ее несправедливого законодательного регулирования (раннее вечернее закрытие магазинов — идеал домоседа! Отменить!). Покупатель — король. Оба политика, столь грубо третируемые общественностью (назавтра в газетах появится информация даже о цвете их галстуков, но ни слова — о цвете полученных ими купюр), от радости чуть не по земле готовы кататься, а также обниматься, готовы подтянуть природу к глазам и прижать ее к себе: значит, и из нее можно извлекать прибыль! (Скоро они смогут завести чудо-катера и загородные дома за счет высокой стоимости охраны природы и промышленности!) Скоро они гусиным шагом, значительно раньше срока предварительной договоренности, отправятся к указанному им месту встречи, где они в указанное время вольют в себя красное питье вампиров, а вскоре после этого отдадут указания своим подчиненным. В конце концов, существует прямое телефонное сообщение между этим замком и внешним миром, почему бы и нет? С присущей им предупредительностью они спорят теперь о материальной проспекции этой проблемы: кто сколько и кого еще мы должны оклеветать? Тайные деньги злорадно дожидаются в своей священной обители. Все давно привыкли к тому, что люди за них проламывают друг другу череп. Оба бравых охотника возьмут с собой по ружью, чтобы с помощью этого мужского атрибута замаскироваться под мужчин. Словно отправляются на обычные поточные мероприятия! Но для охоты, как известно любому ребенку, теперь уже поздновато. Оружие придает политикам и их любимому занятию безобидный оттенок добродетельности и молодости, в их любимой цветовой гамме (красной), которого не могут добиться нормализованные сограждане, даже если на каждом шагу будут разбрасывать вокруг себя стреляные гильзы. К сожалению, по крайней мере жене всё видно, все его подлые дела написаны у него на лбу.

Поскольку публичная часть оказалась исчерпана, то есть публика смолкла, соответствующие лица (они хотят соответствовать той картинке, которую безнадежные с бьющимся сердцем вырезают из журналов и прибивают гвоздями к бледным стенам своих мансард) обращаются к своим особенным любовным отношениям и необходимым для этого спортивным снарядам: руки предпринимательши, как на шарнирах, подскакивают и вытягиваются вперед. Она зажимает лесоруба в тиски, словно никогда больше не собирается его отпускать. Капли пота дымятся у нее на верхней губе. Она думает, что такой лесной человек функционирует как автомат, в который бросают монетки (словно он запрограммирован на определенное время): быстро, просто и не пересчитывая после того, как дело сделано, все свои перышки. Потом кто-нибудь может на джипе спустить его вниз. Награда будет бренчать у него в кармане. Ему нужны только выдержка и сдержанность. Вид спокойно возвышающихся перед ней горных вершин, неколебимо стоящих на своих привычных местах, где их всегда можно обнаружить, успокаивает ее и позволяет заглянуть внутрь себя, в пропасть своего живота. Лесоруб смущенно жмется к стене. Удивительно прекрасное должно сейчас произойти: он так хочет наконец-то, наконец-то оказаться у себя дома (то есть у кого-то другого, кто движим силой капитала)! Мысленно и словесно он отправляется на поиски денег и счастья, этих акул его родины. Его рука, рука бессильного мужчины, легче пылинки, покоится на плече предпринимательши — привет! Рука наливается тяжестью, давит на плечо. Она поспешно прижимается к ней щекой, и так они замирают, являя собой недвижную картину. Тон создает музыку (неважно что, важно — как), лесоруб задает почти церковный мотив. Лопатки у женщины сжимаются коротко и как будто по ошибке, словно ей холодно, и потом снова расслабляются. Смелость города берет, кратко говорит книга Эриха словами, которые идут не из его сердца, но какая трагедия сокрыта в них, пусть маленькая! Женщина начинает невольно что-то шептать, хотя это совершенно не нужно. Эриху нужна свобода действий, но ведь сам-то он совсем не свободен. Он вот-вот упадет, как подрубленное дерево. Такие женщины, как на рекламном плакате, быстро могут сбить с толку, это миражи, созданные промышленностью, то есть стараниями людей. Оба, вместе со своими печальными фигурами, бросились друг к другу, потоки кожи ниспадают с них как в преисподней (нет, лучше: как в симфонии!), — цирковая палатка, у которой внезапно сломалась опорная мачта. Менеджерша отворяет ближайшую к ней дверь, своего рода шлюз. Посыльные в униформе сжимаются в кучу, буквально выворачиваясь наизнанку, и исчезают, становясь невидимыми. Прекрасно вышколенные, высоко ценя свое ежемесячное жалованье, они, размягчившись, словно лужа рвоты, набрасывают непроницаемый полог полного молчания на эту грандиозную делегацию из двух персон. Команда посыльных бежит с сумками, чемоданами, ружьями, стараясь укрыться от чужих взоров где попало, только чтобы никто их не видел. Они тут же удалятся в комнаты для слуг, пока их не вызовут с помощью колокольчика. Головы оленей смотрят со всех стен. Киноактриса тоже улыбается, прикрывшись сумочкой, и отправляется немного прилечь. Прочие же гости, наоборот, вместе со своими закадычными друзьями — учеными, промышленниками, деятелями культуры — отправились на прогулку. Замок замер. За каждой дверью — убранная комната, скошенный луг. Сегодня дичь еще будут подкармливать и обихаживать, а завтра грянут винтовочки. Слабейшие, как водится, падут первыми, за ними и сейчас больше не ухаживают. Хозяину охоты достанутся лучшие, самые выгодные выстрелы, и уж люди знают, что делать, если он, не дай бог, промахнется. А гостям позволено будет убивать только ту дичь, которую он им по доброте своей оставит.