Жажда жить - Джон О'Хара

— И что же он ответил?

— Такой возможности я ему не дал, все время говорил сам. «Бэннон, — продолжал я, — следующий раз, в понедельник, ты встретишься уже не с Бухвальтером. Это будет другой человек. Потом третий. Кто и когда, не скажу».

— Ну, и к чему все эти встречи? — осведомилась Грейс.

— Управление здравоохранения должно было поинтересоваться канализацией, которую он прокладывал в Норсенде, когда мэром был Уолтауэр. Чарли Джей остался бы доволен. Ну а под конец бомба. Пару лет назад он избил проститутку. Я как раз вспомнил тот случай, тогда всякие слухи ходили по городу.

— А пока ты говорил, он все молчал и молчал?

— Да, пока я не закончил. Потом спросил, чего я от него хочу. Я ответил: «Убирайся из города, и чтобы ноги твоей больше здесь не было».

— А он?

— Повесил трубку.

— Что ж… ты все учел. Только ведь я просила же ничего не предпринимать, пока он не позвонит еще раз.

— Помню, но я знаю, как надо обращаться с такими мерзавцами. Это как с необъезженными лошадьми, им с самого начала надо, как только взбрыкнет, показать, кто главный. Этот тип мог бы убить тебя.

— Мог бы. Но убили его мы.

— О нет. Нет, нет. Он сам себя убил. Грейс, мы живем в джунглях. Он был… он был вроде как гиена, которая приходит на запах падали после льва, а это то же самое, что убить себя.

— Ты считаешь нас похожими на львов?

— Ну, не в том смысле, что это благородные животные, просто, когда на тебя нападают, отбиваешься как можешь.

— Весь Форт-Пенн узнает, что ты — мы — показал ему, кто в доме хозяин.

— Ну и что из этого? Вообще-то вряд ли, потому что Честер Бухвальтер и Чарли Джей будут держать рот на замке. Но пусть даже узнают, что в этом плохого? Собственно, ничего нового, давно пора бы усвоить.

— Ладно, что сделано, то сделано, — заключила Грейс. — Он мертв.

— Да брось ты, девочка, тебе должно быть легче. Мне совершенно не нравится, когда люди умирают, но пусть уж лучше он, чем ты.

— Ну да, ну да. По чести надо признать, что я действительно испытываю некоторое облегчение. Просто мне надо время, чтобы свыкнуться с мыслью, что этого человека больше нет.

— Что ж, если позволишь так сказать, в сложившихся обстоятельствах это только естественно, — согласился Брок. — Э-э… ты не собираешься в ближайшее время уехать из города?

— Нет.

— Ну и хорошо. Будь собой, встречайся с друзьями, ходи по магазинам, словно ничего не случилось.

— Быть собой? — улыбнулась Грейс. — Еще бы узнать, что это такое.

— Ну, ну, ну, — зачастил Брок. — Оставь это.

К машине подошел Хэролд, один из сыновей фермера:

— Мэм, вас миссис Мартиндейл к телефону.

Пока Грейс, проследовав за мальчиком, разговаривала с Бетти, Брок оставался в машине.

— Ну что, она знает? — спросил он, когда сестра вернулась.

Грейс согласно кивнула.

— Что ж, вернемся к нормальной жизни, — произнесла она. — Бетти приглашает меня к себе. Спасибо, что заехал.

— Не за что. — Брок старался говорить как ни в чем не бывало. — Славно здесь сегодня. Но я городской человек, сельские пейзажи меня никогда не прельщали. Увидимся.

В Форт-Пенн они поехали цугом, и, оставив машину у принадлежащего Бетти дома Борденеров на Франт-стрит^[28], Грейс позвонила в боковую дверь.

Бетти открыла сама, и они поднялись наверх, в гостиную. Грейс подошла к эркеру:

— Смотри-ка, а ведь сегодня вполне можно было покататься на коньках.

— А ты что, хотела бы?

— Подумывала, когда Конни была здесь. — Грейс уютно устроилась на диване.

— Вот-вот, я и пригласила тебя, потому что Конни сделала бы то же самое, ведь она твоя лучшая подруга.

— Спасибо, — кивнула Грейс. — Теперь уж и не знаю. Да, наверное, пригласила бы. Перед ее возвращением в Нью-Йорк мы в очередной раз поцапались. Боюсь, на этот раз помириться будет сложнее, чем обычно. Я сказала то, чего не должна была говорить, да год-два назад и не сказала бы. Но Конни переменилась, и скорее всего я тоже. Словом, сказала то, что сказала.

— Это верно, переменилась, нет спора, — задумчиво произнесла Бетти. — Стала более уверенной в себе, и в то же время… чего в Конни никогда не было, так это смирения, пусть даже она тебя обхаживает со всех сторон. А сейчас как раз и появилось что-то похожее на смирение. Может, работа заставила ее понять, что она знает не все на свете, а может, все дело в общении с чужаками.

— Какие же они чужаки? — возразила Грейс. — Это ее друзья.

— Такие друзья запросто могут стать чужаками, раз — и готово. — Бетти щелкнула пальцами. — Достаточно упомянуть какого-нибудь их знакомого или заговорить о том, чего Конни не знает, и все — чужие. Понимаешь, о чем я?

— Посторонним вход запрещен.

— Вот-вот. С нами же не так. Мы с тобой были добрыми друзьями, даже когда внешне никаких дружеских чувств не проявляли. Просто мы знакомы всю жизнь. А нью-йоркские друзья… что ж, уверена, это могут быть славные люди, но они не выдерживают сравнения с теми, рядом с кем всю жизнь прожила.

— Откуда ты так много знаешь о нью-йоркских друзьях?

— Достаточно посмотреть на мою обожаемую золовку Натали. Она приехала сюда из Гиббсвилла и, можно сказать, в одночасье стала звездой. Запросто вошла в наш круг и в круг Скотти. Но стоило любой из нас заговорить о каком-нибудь пикнике или лодочной прогулке, словом, о том, что было до ее появления в Форт-Пенне, как между нами словно забор вырастал.

— Может, беда Сидни была в том же. Наверняка, хотя бы отчасти.

— Да. — Бетти запнулась, ожидая продолжения, но Грейс тоже больше ничего не сказала.

— Завтра вечером у меня бридж, — прервала молчание Бетти. — Ты будешь, надеюсь?

— Да. Как думаешь, наши друзья ждут, что я погружусь в нечто вроде траура? В таком случае им, как говорил Альфред, лучше прочистить себе мозги.