Смерть Банни Манро - Ник Кейв

Банни сидит в гостиной, глубоко провалившись в диван, накаченный виски от Джеффри и кокаином от Пуделя. Настроение у него как-то скисло, и он даже не знает почему. Уже некоторое время он пытается представить себе щелку Реки Пуделя, но это ему никак не удается. Река сидит напротив него, и каждый раз, когда она смеется над Пуделем — а тот сидит в пластмассовом шлеме викинга на голове, и это почти наверняка шлем Банни-младшего, — ее колени слегка распахиваются, как сломанные ворота старого фермера Джона, и тогда Банни видит яркий флаг ее трусиков канареечного цвета. В другое время одного этого было бы достаточно, чтобы привести Банни в состояние, близкое к религиозному экстазу, но его всегда такой надежный одноколейный разум пошел вразнос и кружит бесконечными петлями воспоминаний. А это значит, что, хотя Банни и таращится сейчас из-под отяжелевших век на зазор между крепкими загорелыми ногами Реки и, разинув рот, вглядывается в отпечаток ее щелки, отчетливо просматривающийся на ткани трусов, мозг показывает ему, например, как он сидит со своей молодой и глубоко беременной женой Либби на галечном берегу в Хове, под полной желтой луной. Прислонившись спиной к бетонному волнорезу, она задирает блузку и демонстрирует огромный живот, тугой и округлый, и Банни видит, как стопа еще не рожденного ребенка пугающе скользит под матовой, пересеченной голубыми венами кожей.

— Господи, Бан, ты к этому готов? — спрашивает Либби.

Банни сжимает ступню и говорит:

— Перед тобой Банни Манро, крошка, ты еще не видела меня в деле!

И то ли из-за того, что Либби стала главным действующим лицом сегодняшнего дня, то ли еще из-за чего, но Банни от этого воспоминания становится грустно, и он чувствует себя так, будто из него выкачали весь воздух.

Он слышит, как Барбара, допивающая уже вторую бутылку “спуманте”, говорит что-то Реймонду, а тот уже давно совсем ни на что не похож и, весьма вероятно, крепко спит.

— Мальчику нужен отец, — не слишком внятно произносит она. — Господи, Реймонд, да у многих детей и этого нет.

Реймонд, с закрытыми глазами и раскрытым ртом, неожиданно поднимает указательный палец, как будто бы собирается сделать важное замечание, и принимается им вращать — сначала загадочно, а потом, пожалуй, даже немного неприлично. Он все вращает и вращает пальцем, а Барбара тем временем переключает внимание на Банни.

— По крайней мере, у него есть ты, Банни, — говорит она. Река кивает в знак того, что она тоже так думает, после чего облизывает красное родимое пятно на верхней губе, смотрит Банни прямо в глаза и широко раскрывает свои ворота.

— Бедняга, — говорит она. Банни чувствует, как лопаются его глазные яблоки, и слышит свой собственный голос — он звучит сонно и немного как бы отвлеченно.

— Меня отец вырастил практически в одиночку. Научил меня всему, что я знаю. Пудель пытается подняться, удерживая в руке почти пустую бутылку виски, и вдруг застывает в полуприсевшем положении, потому что забывает, зачем хотел встать. Он с подозрением озирается по сторонам и падает обратно на диван рядом с Банни.

— Ага, и посмотри, что из тебя выросло, — говорит он и обнажает острые узкие зубки в недочеловеческой ухмылке. Банни, застыв как на стоп-кадре, вслушивается в это замечание и произносит неожиданно осмысленную фразу:

— Скажешь еще хоть слово о моем отце, Пудель, — и ты у меня схлопочешь.

Голова Пуделя перекинулась через подлокотник дивана, с нее, словно по волшебству прилипнув к желтой челке, свисает шлем викинга, и слов Банни он не слышит. Его глаза глубоко закатились, и веки таинственно подергиваются.

— Попа-кокс, — бормочет он.

— Бедняга, — снова говорит Река и повторяет трюк с коленями, Банни перемещает взгляд на прежнее место, и сознание снова уносит его куда-то еще. Вот Либби лежит в родильной палате королевской больницы графства Суссекс и держит в руках новорожденного сына. Она смотрит на ребенка и прижимает сверток к груди с такой любовью, для которой наверняка потребовалось все ее сердце без остатка. И тут она взглянула на Банни, и в ее глазах он увидел вопрос. Банни отметил одну-единственную холодную бусинку пота, прокатившуюся по его лицу и впитавшуюся в воротник. В эту секунду он понял, что все изменилось. Больше никогда уже ничего не будет, как прежде. Глядя на крошечное существо в руках у жены, он не знал, что ей сказать, — оставалось разве что попрощаться. Любви было слишком много. Он чувствовал, что ребенок тайком нажал на рычажок катапультируемого сиденья, и Банни автоматически откинуло куда-то на обочину их совместной жизни с Либби. Конечно, он не сказал Либби, что хочет с ней попрощаться.

— Черт возьми, детка, мне нужен перекур, — сказал он, изобразил что-то похожее на улыбку и выскользнул из двери родильной палаты королевской больницы графства Суссекс. Банни подается всем телом вперед, ударяет по столу кулаком и трясет головой, пытаясь избавиться от этого воспоминания.

— Анекдот! — вдруг объявляет он с неожиданным энтузиазмом в голосе. Реймонд с щелчком раскрывает глаза и растягивает губы в вялой улыбке, Барбара хихикает, а Река подается вперед всей складкой между грудей. Джеффри, который сидит один, вдавленный в любимое кресло Банни с такой основательностью, будто сидел там всю жизнь, потирает руки (он обожает анекдоты).

— Отличненько! — говорит он, и его маленькие круглые глазки поблескивают в предвкушении.

— Прошу прощения, дамы, — говорит Банни, — анекдот, возможно, немного как бы…