Любовь. Футбол. Сознание. - Хайнц Хелле

Solid Ground^[26]

Дома я открываю электронную почту: «Read some of the basics again. It’s always good to put an argument on solid ground»^[27], – написал он мне вдогонку, как только я вышел из его кабинета. Так что я читаю текст о том, можем ли мы знать, каково быть летучей мышью. При этом я представляю себе ее, как она в алюминиевой трубе летит во тьме над Атлантикой, сквозь грозовой фронт, во вспышках молний за двойными стеклами иллюминаторов, маски для сна и носы, закрытые глаза и открытые рты, слюна, капающая с губ, местами лампочка светит на прыгающую книгу, наигранное хладнокровие, искренний страх.

Затем я читаю текст о некой гипотетической суперученой по имени Мэри, которая родилась и выросла в черно-белой комнате и через черно-белые мониторы изучила все физические явления мира, и теперь неизвестно, узнает ли она что-то новое, впервые увидев красную розу. При этом я представляю себе, как она заходит в свою кухню с темно-коричневым деревянным полом и оранжевыми шкафчиками, представляю, как она держит чайник под открытым краном, ставит его на подставку и включает, а сама принимается нарезать имбирь: так… так… так… так.

Я читаю текст о непротиворечиво представимых существах, полностью идентичных нам по физическому строению и неотличимых от нас в поведении, однако наполненных абсолютной внутренней темнотой, о людях без каких-либо переживаний, зомби, и я представляю себе, как она заливает кипятком кусочки имбиря в толстостенном стакане, и приятно кусачий пар проникает ей в нос, и она ждет, пока стакан не наполнится, отставляет чайник, и лишь тогда делает «хм-м-м».

Я читаю текст о мозге в резервуаре, которому компьютер внушает иллюзию, будто он человек и живет настоящей жизнью, и представляю себе, как она садится на диван с имбирным чаем в руках, сбрасывает обувь, поджимает ноги и свободной рукой накрывает их пледом.

Я читаю текст о моделировании мозга с помощью всего китайского народа, по человеку на каждый синапс, и представляю, как она включает телевизор, а там показывают клип Алиши Киз и Джея-Зи Empire State of Mind. Я представляю себе, что картинка расплывается, оттого что у нее в глазах слезы, но она не плачет, она лучше споет, и она подпевает во весь голос, поет назло своим слезам и разочарованию и тому, что она поет свою любимую песню уже дома, а не там, где та была написана, и не с тем, для кого она раньше хотела бы ее спеть, и она держит имбирный чай под носом и поет – чаю, пустой гостиной и нашему темному, холодному, незначительному родному городу.

Я бросаю чтение. Эмпайр-стейт-билдинг светится синим.

Я представляю, как она заплетает косу. Она сидит прямо. Она сосредоточенно смотрит в зеркало, она мурлычет мелодию, ее пальцы умело укладывают прядь за прядью. Я представляю себе воздух в ванной, минут пятнадцать назад она приняла душ, зеркало уже отпотело, но воздух все еще теплее, чем в коридоре и в гостиной. Она смотрит на свои волосы, которые превращаются в косу, прядь за прядью, медленно, но неуклонно, она знает это, и она знает, что коса будет идеальной, а она – красивой.

Я представляю, как она мастерит себе сережки. Она берет алебастровые бусинки, лакированные кусочки черного дерева и перламутровую крошку, протыкает их острой иглой и нанизывает на нейлоновую нить, прикрепленную к штифту. Каждый раз, нанизав очередной элемент, она поднимает получившуюся серьгу и разглядывает ее со всех сторон, затем подносит к уху и берет маленькое зеркальце, что лежит рядом на кровати, где она сидит скрестив ноги и трудится. Некоторое время она смотрит в зеркало на себя и на серьгу. Наконец она снова кладет украшение перед собой на белый платок, где лежат камни, кусочки дерева и перышки, и убирает лишнее, и добавляет недостающее.

Я представляю, как она одевается и выходит из дома. Я представляю стук ее туфель по тротуару, легкое позвякивание сережек и браслетов, ее аромат. Я представляю, что она уже с улицы звонит подругам. Я представляю, что они понимают; они придут, они поторопятся, и немногим позже они сидят в одном из баров квартала Глокенбах и, пропустив белое вино с минералкой, пьют сразу джин-тоник. Я представляю их в клубе, «P1», «Paradiso», «Первая лига». Я представляю, как она танцует. Я представляю, как она выглядит, когда танцует. Я представляю, что многие смотрят, как она танцует.

Я представляю, что люди на семьдесят два процента состоят из воды. Я представляю, что мы живем на шарике, который мчится вокруг Солнца со скоростью сто семь тысяч двести восемь километров в час. Я представляю кота, размазанного между состояниями «жив» и «мертв». Я представляю число π. Я представляю квадратный круг. Я представляю, как она спит с другим мужчиной.

Я гашу свет

Они ничего не знают. Они смотрят на меня так же, как раньше, когда я вхожу в здание, когда я прохожу между классицистских колонн под аркой из красного кирпича, когда я пересекаю холл с охранниками, темно-красными коврами на стенах, латунными дверными ручками и мраморным полом, это университет или казино? Они пока не реагируют на меня, они думают, если они вообще что-то думают, вот сейчас он пойдет и будет читать лекцию, но, скорее всего, они ничего не думают, я показываю пропуск, они кивают, едва заметно, они не говорят «нет, ты сюда не войдешь, больше никогда», пока не говорят.

Пока еще поднимаются уголки губ, а иногда подбородок или бровь, когда я вижу знакомые лица, в фойе, или в лифте, или в коридоре, я еще могу просто так зайти в аудиторию с номером, который запомнил, узнав дату доклада: 7112. В аудитории довольно много людей, человек пятьдесят.

Профессор, который пока считает меня своим гостем, пока еще представляет меня, еще говорит добрые слова обо мне и моем проекте и дальнем пути – из Германии в эту аудиторию, – на который я отважился, чтобы оказаться здесь, у них, и рассказать им, что я думаю. Они пока еще слушают.

Они смотрят на меня. Они смотрят на меня множеством глаз, все глаза разные, но все-таки все одинаковые – скептические. Они смотрят на меня. Я не смотрю на них. Они смотрят пристально. Я обвожу их взглядом, нескольких, одного за другим, третьего слева, вторую сзади, четвертую впереди справа, а потом останавливаюсь на одинокой ненужной розетке в правом дальнем углу аудитории. Аудитория больше в ширину, чем в длину. Это не плохо. Передо мной не аморфная масса, а лишь полоса распахнутых глаз, пять-шесть рядов в глубину, десять пар в ширину. Головы, в которых сидят эти глаза, приподняты, шеи вытянуты, такую позу можно было бы назвать гордой: Да, мы здесь и слушаем тебя, и да, мы достаточно образованны, чтобы быть здесь и слушать тебя, и да, мы образованны и сосредоточенны и, главное, достаточно быстры, чтобы понять, если ты допустишь ошибку, парень, если ты скажешь чушь, мы заметим это быстрее тебя, и потом мы тебе покажем. Мы поднимем руку, и ты поймешь, что сейчас получишь по ушам, и мы подождем, пока ты не обратишься к каждому из нас, по очереди, чтобы мы тебя размазали, как того требуют правила приличия, традиции и твои манеры, если они у тебя есть, а манеры у тебя наверняка есть, иначе ты не стоял бы сейчас здесь, это же City University of New York, сучонок, и мы занимаемся философией, так что смотри не облажайся с аргументами, добро пожаловать!