Любовь — всего лишь слово - Йоханнес Марио Зиммель

Вот я снова на развилке дорог и встраиваюсь в вереницу машин, едущих наверх к интернату.

В автомобилях сидят взрослые и дети — большие и маленькие, мальчики и девочки. Машины в пыли, все они издалека — я вижу это по номерным знакам. Вена, Цюрих, Брюссель, Париж, Лиль, Гамбург. И, конечно, Франкфурт. Очень много из Франкфурта. Есть даже два американских автомобиля. Бесконечная череда машин медленно тянется в гору.

Веренины глаза. Я все еще вижу ее глаза. Теперь она уже дома. Интересно, успели ли мы? Или ее уже поджидал муж? Если так, то хватит ли у нее нервной энергии стоять на своем — той единственной лжи, которой надо держаться, коли уж начал лгать?

Делая все новые витки, дорога серпантином поднимается вверх. Вековые деревья подступают вплотную к обочине дороги. Я вижу потрескавшиеся стены и в отдалении развалины башни. Значит, здесь когда-то были укрепления?

Отвесные скалы по краям дороги становятся все выше. Надписи на щитах предупреждают:

ОСТОРОЖНО! КАМНЕПАД!

Становится по-настоящему темно. Я включаю фары. Передо мной появляется мигающая цепочка красных стоп-сигналов.

Жди меня. Я найду тебя даже в долине теней.

Кто это? Марлоу? Думаю — он. Почему это вдруг приходит мне на ум?

Wait for me. Is hall not fail to meet thee in the shadow vale.

Ее чудесные глаза.

And «The Brandenburg Gate»[38].

Надписи на указателе:

ИНТЕРНАТ ДОКТОРА ФЛОРИАНА — К «МОРСКОЙ РОЗЕ»

ИНТЕРНАТ ДОКТОРА ФЛОРИАНА — К «РОДНИКАМ»

ИНТЕРНАТ ДОКТОРА ФЛОРИАНА — К «СТАРОМУ ОЧАГУ»

ИНТЕРНАТ ДОКТОРА ФЛОРИАНА — К ГЛАВНОМУ ЗДАНИЮ

Почему здесь везде написано «доктор»? Я думал, он профессор.

Дорога к главному зданию самая крутая. Я еду по ней вверх. Я знаю такого рода заведения. В Лугано, в Салеме и в Байройте все было так же. Шесть — восемь вилл стоят вокруг главного здания. Дома для девочек. Дома для мальчиков. Родители в запыленных машинах везут сейчас их сюда — выгружают, сдают, сбагривают своих чад. И уезжают восвояси. И так накануне занятий везде. Это мне давно знакомо. Только вот уже много лет, как я приезжаю один во все интернаты, где бы они ни находились.

Главное здание, наверно, когда-то было дворцом. Перед ним растет громадный каштан. Все окна темные. Ни единого человека, ни одного автомобиля. Конечно, сейчас все в «своих» домах. Идет борьба за комнаты и кровати. Кто с кем вместе будет спать в комнате? Где прошлогодние друзья? Есть ли новички, и кто они?

Горы чемоданов. Радиоприемники. Теннисные ракетки. Рюкзаки. Озабоченные матери. Отцы, поглядывающие на часы: сколько, мол, это все может продолжаться? Завтра утром в восемь мне надо быть в суде. Ну, поехали же, Труда! Всего хорошего, моя сладкая малышка, и будь умницей, обещай своей мамочке! Учись прилежно. Ты ведь знаешь, сколько стоит твоя учеба.

И много крика. Много смеха. Много слез…

Да, много чего происходит сейчас в виллах. Наверняка сейчас не попасть в туалеты, потому что в них заперлись маленькие дети и плачут там тайно, поскольку слез здесь не любят. Все это я знаю и могу себе представить. Я тоже запирался в первый раз. Мне было четырнадцать. И у меня не было еще машины и водительских прав. Это было в интернате недалеко от Бад Фибеля. Меня доставил туда Тэдди Бенке, наш пилот. Потому что и моей матери тоже нельзя появляться в Германии. И она значится в списке разыскиваемых и подлежит немедленному аресту. Тэдди поцеловал меня тогда. Можете себе представить?

— Это от твоей мамы, — сказал он. — Она просила поцеловать тебя. Я еще должен попросить тебя простить ее.

— Скажите ей, когда увидите, господин Бенке, что ей нечего прощать.

— Ладно, малыш. Я сегодня же лечу назад. И завтра навещу твою маму в санатории. Передать ли чего-нибудь твоему отцу?

— Да, пожалуйста, ему и тете Лиззи.

— Что?

— Что я желаю им сдохнуть! Обоим. Медленно и мучительно. Вы поняли, господин Бенке? Сдохнуть!

И я убежал и заперся в туалете. Вот сколько в нас ребячества, когда нам четырнадцать. К счастью, мы взрослеем.

Я выхожу из машины.

О своем прибытии я должен доложить в главном здании, было сказано в письме, которое они прислали нам в Люксембург. Доложить профессору Флориану. Он хочет со мной поговорить. Ничего, может подождать еще пару минут, великий педагог.

Я не запираю машину. Я потягиваюсь и разминаю ноги. Хороший воздух здесь, в горах. Удаляясь от машины, я иду вдоль фасада замка с балконами, кариатидами и нишами, в которых стоят высеченные из песчаника мужики с книгами в обнимку или с державой в руке и короной на голове. Все как обычно. Сами знаете.

Но что это?

Я оборачиваюсь. Кто-то хлопнул дверцей моей машины. Кто же? Проклятье — здесь так темно. В доме свет не горит, и я вижу лишь тень. Тень девчонки.

— Эй!

Девчонка пригибается. Она бежит прочь, развевается ее нижняя юбка. Вот и все, что я вижу.

— Стой!

Но она уже влетает в темный дом. Я спотыкаюсь, почти падаю, еле удерживаюсь на ногах и тоже подлетаю к дверям школы. Они открыты. В холле мрак. Ничего не видать дальше своего носа.

— Алло!

В ответ ни звука.

Что делать? Она где-то здесь спряталась. Но где? Мне этот дом незнаком. Я даже не знаю, где выключатель. Проклятье! Я налетел лбом на колонну.

Но где эта стерва? Снова натыкаюсь на что-то. На этот раз на скамью. Искать ее здесь бесполезно. Ну и что толку даже если я найду ее, любопытную козу?

А может быть, она что-то стащила?

Сквозь открытую входную дверь брезжит белесая темнота. Я снова выхожу наружу и открываю дверцу своей машины. Нет. На первый взгляд вроде бы все на месте. Однако на сей раз я запираю машину. «Береженого бог бережет», — говорю я себе.