Пир - Мюриэл Спарк

Пока это был всего лишь эскиз на одной из стен трапезной. Набросано было длинное, огромное ископаемое чудище, изрыгающее клубы дыма.

— Дракон? — догадалась алчущая символизма мисс Джонс.

— Нет, это эскиз поезда. Парового поезда, — звонко отчеканила сестра Строг.

— А-а, поезд, — сказала мисс Джонс. — Фрейдистский символ, по-видимому?

— На х... фрейдистский символ, — с порога громыхнула сестра Пэннис.

— А это святые? — предположил один оператор, изящный и с виду приличный молодой человек.

— Святые? О чем вы? — осадила его сестра Строг.

У каждой из бледно означенных фигур подле поезда действительно угадывалось над головой нечто вроде нимба или лохматого облака. Некто отдельный, по-видимому, только что сошел с поезда, нимб у него был больше, лохматей, чем у других, и он поднял руку, указывая вверх пальцем.

— Как мне удалось понять, — сказала Маргарет спокойным деликатным тоном, ненавязчиво оттенявшим недостаток деликатности в прочих присутствующих, — эта настенная роспись изображает сцену на железнодорожном вокзале Петербурга 16 апреля 1917 года, когда Владимир Ильич Ульянов, известный под фамилией Ленин, прибыл из Швейцарии и был встречен огромной толпой товарищей.

— И вы им придали нимбы? — сообразила мисс Джонс.

— Это шапки меховые, корова, — бормотнула сестра Пэннис.

— Я не вполне улавливаю религиозный контекст, — призналась мисс Джонс. — О, ну да. Поняла. Кажется, поняла. Тот, полуголый, в бороде и набедренной повязке, который лежит на облаке пара и перегибается, чтоб прикоснуться к Ленину, — это, наверно, Бог. — Указанный ею объект был чуть не на потолке трапезной. Ленин смотрел на него, задрав руку так, что своим пальцем касался пальца бородача.

— Не Бог. Карл Маркс, — отрезала сестра Строг, тяжко сопя и свистя. — У вас ложная точка отсчета. — Она строго глянула на представителя Би-би-си, задумчиво зажигающего сигарету. — У нас не курят, — заметила она ему.

Один оператор двинулся со своим треножником к двери, возле которой стояла сестра Пэннис. Та ему преградила путь.

— Пошли вы на хрен, сестра, — сказал он.

— Любишь на баб кидаться, да? — сказала сестра Пэннис.

— Ну, люблю.

Пять дней шли съемки, интервью и посещения больниц, где пациенты и персонал отчасти встречали вторжение в штыки. Маргарет, на редкость фотогеничную, склонили позировать на фоне самых благодарных больных; она им взбивала подушки, охорашивала цветочки на тумбочках. Но лучшие свои минуты съемочная группа вкусила в самом монастыре. Рита Джонс потирала руки. Публика в конце концов разделилась на две части, как всегда она разделяется, когда речь идет о религиозных вопросах, и это обеспечило программе успех. Через две недели после премьеры ее повторили, несмотря на протесты протестующей части публики. Только подкорректировали речь сестры Пэннис, и то не радикально. Сестра Рук, в бородавках, с веселой улыбкой, крупная, но подобранная, в монашеском покрывале, но в комбинезоне водопроводчика, объясняла со своим телегеничным шотландским акцентом, как достигла она совершенства в водопроводческом ремесле, и описала все святые места, где ей приходилось чинить сложнейшие канализационные трубы. В ответ на вопросы мисс Джонс она освещала свой опыт по установке стиральных машин, посудомоек, усовершенствованию батарей отопления, ванных и душей. Насчет сестры Рук вся телевизионная аудитория была единодушна. Всем понравилась сестра Рук, как и ее подмастерье, сестра Роз, совсем юная, тоже в монашеском покрывале и комбинезоне.

Заявление сестры Строг в процессе интервью, кажется, особенно подкупило одну часть публики и возмутило и оскорбило другую: «Победное шествие марксистской философии, политики et cetera никакими границами не сдержать. Наша молодежь еще хлынет в страны Восточной Европы, прося политического убежища, ища спасения от капиталистического общества чистогана. Будет и на нашей улице праздник». Возмущенную часть публики ни в малейшей степени не заботило, вероятно ли исполнение пророчества сестры Строг или нет; но просто безобразие, что монахиня англиканской церкви говорит такое.

Монастырская жизнь вновь вошла в привычную колею после набега телевизионной команды. Сестра Пэннис вернулась к работе над фреской. После передачи она бурлила и обижалась на телевизионного критика из «Обсервер», решившего, что ее фреска изображает «Анну Каренину, бросающуюся под поезд». Насилу умиротворило ее извинение и правильное истолкование шедевра, для которого газета выкроила-таки уголок.

За пять дней, когда снималась программа, мать игуменья настолько оправилась, что можно было перемещать ее на кресле-каталке в рекреационную. Она объявила, что совершенно здорова, только терпеть не может оставаться одна и не в состоянии заснуть, когда выключен свет. Пока рядом с ней кто-то был, говорила она мисс Джонс в интервью, и пока не приходилось спать в темноте, она была вполне бодрой и сильной Монахиней Доброй Надежды. «Кое-кто решил, что я вот-вот помру. Смотрят на меня, как на привидение, как будто лицо у меня — череп, а под платьем я — голый скелет».

— Ну конечно же, нет, — возразила мисс Джонс.

— Ну конечно же, да, — сказала почтенная дама, приосанясь в кресле-каталке. — И особенно сестра Строг, которая доит корову безрогую. И знаете, кто эта корова? Тут сплошная символика. Я скажу вам, кто эта корова. Муж сестры Строг, вот кто. Ее взял в жены фермер, который посеял пшеницу. У него глаза большие, круглые, как у коровы. Сестра Строг — та самая девушка строгая, которая доила (или лягала?) корову безрогую[18].

Мисс Джонс и это зафиксировала, но потом выкинула, так что в программе ничего подобного не прозвучало. В общем, из речей матери игуменьи ни одна не была воспроизведена, а выглядела она просто роскошно, сидя в кресле-каталке и очевидным своим обаянием делая честь программе. Однако Рита Джонс, не лыком шита, сочла за благо спросить сестру Строг о том, правда ли, что та побывала замужем.

— Я и сейчас замужем, — отвечала сестра Строг.

— Замужем? Но как же ваши обеты?

— Обеты обетами, — объяснила сестра Строг. — А если он фермер? Экология превыше обетов.

— Ах да, но я не вполне улавливаю, — сказала мисс Джонс. — Ваша мать игуменья цитировала «Дом, который построил Джек».

— Да? И что же она говорила?

— Что вы вышли замуж за молодого фермера, сестра Строг.

— Фермер, который посеял пшеницу, который взял в жены ту девушку строгую... Так она говорила?

— Что-то такого типа. Конечно, в программу я это не включу. Ваша игуменья явно заговаривается. Но мне просто...

— И правильно, зачем это в программу вставлять. Она думает, я на ее место мечу.

— Мне просто интересно, ваш муж приходит когда-нибудь в монастырь?