Проклятая - Кристина Цагария

Кучинотта куда-то исчез. Он больше не приходит на наши встречи, которые они устраивают за городом. Но и в городе я его тоже не вижу. Он как сквозь землю провалился. Я попыталась спросить о нем у Доменико Яннелло, но он мне ответил, что это не мое дело, и сразу же начал надо мной потешаться. Потому-то я ничего больше и не спрашиваю. А из разговоров я поняла, что они поссорились. Вроде бы из-за украденной автомагнитолы, я там не очень-то поняла, но все пыталась связать воедино те фразы, которыми они обменивались в машине, пока мы ехали за город.

Но история про магнитолу и про кражу меня совсем не убедила. Однажды я услышала, как кто-то из них сказал:

– Нет, а правда, что Миммо[25]хотел забавляться с этой шлюшкой только один?

– Этот дурачок струсил и пошел на попятный. Это всего лишь отговорка. Просто он пошел на попятный.

– Да ладно! Главное, что он прикусил язык, помалкивает и нам не мешает. А то бы все полетело к чертям.

– Ну да, он заткнулся. Еще бы ему об этом трепаться! Ведь он и сам по уши в дерьме: это же он привез ее в первый раз. Вот он и молчит. Это же не в его интересах – распускать язык.

Подслушивая эти отрывочные фразы, я пыталась что-то понять, связать концы с концами. С тех пор как все это началось, то есть с пасхальной ночи, прошло уже два года. И вот теперь Кучинотта уже не входит в эту банду, и ее главарем стал Доменико Яннелло. А вот все остальные остались. И даже еще прибавились другие.

Ну а я что? У меня даже нет сил кричать. У меня внутри только воздух, так что, когда я открываю рот, чтобы закричать, внутри у меня – пустота. И голова у меня пуста. И сердце. И душа. Я теперь вся как из воздуха. А воздух страдать не умеет: он и не чувствует боли, и не плачет.

А я теперь не плачу. Я плакала только в ту первую ночь – в пасхальную ночь почти три года назад. Я плакала тихо, тайком, чтобы моя сестра ничего не услышала. Плакала, уткнувшись ртом в подушку, вымочив наволочку в слезах и слюнях. А потом я плакала в ванной, когда стриглась под мальчика. Но это было уже в последний раз.

И с тех пор я только жду. Жду – и больше не плачу. Жду, когда налетит ветер, настанет буря, когда что-нибудь случится, что-нибудь изменится. Ну а пока позволяю возить себя как бездушную куклу, уже не запоминая, как выглядят места, куда меня привозят, и не испытывая никаких чувств.

Я больше уже ничего не чувствую – ни страха, ни брезгливости, ни возмущения.

Не изменилась только одно: я так и не привыкла. Ну нет, это уж никогда!

Иногда я вспоминаю ту ночь, первую ночь. Вспоминаю, как мы тогда сидели на нашей ступеньке – только я и Доменико Кучинотта. Вспоминаю, как сильно билось мое сердце, когда он мне говорил, что я – его куколка. Иногда я вспоминаю то время, когда он проезжал под моим окном на машине, включив радио на полную громкость. Он тогда все время включал песни про любовь. И всегда – разные. И эти нежные слова песен – они были для меня. Они были как серенады, которые он посвящал мне.

И вот теперь Кучинотта из моей жизни исчез. Но зато остались все остальные.

И даже прибавились еще новые, другие.

Городок

Мобильники в Сан-Мартино работают плохо. На линиях все время помехи, а вышки мобильной связи далеко. Свой мобильник Анна Мария все время держит на подоконнике: это единственное место, где он хоть немного ловит сигнал.

А когда от звонка он вибрирует, дрожит все стекло. Каждую ночь, около двух часов, ей кто-то звонит. Номер не определяется. Анна отзывается, но слышит только шум шагов, а потом – шелест пластикового пакета. И больше ничего.

Каждую ночь в одно и то же время.

Мобильник вибрирует.

Стекло дрожит.

Слышатся мужские шаги.

Потом – шелест сминаемого пакета.

И тишина.