Другое детство - Сергей Хазов-Кассиа

Чтобы мы не стали с тобой врагами, ты должен бороться с собой и не забывать, что я твоя мать.

Мама поговорила ещё про особенности периода полового созревания и трудности в отношениях, а потом, как она часто это делала, неожиданно задала вопрос, выбивший меня из колеи:

— А что там у тебя произошло с девочкой Ирой, расскажи-ка мне? Вы что, поссорились?

Я не знал, что ответить, потому что произошедшее нельзя было назвать ссорой. К тому же это была последняя тема, которую я хотел обсуждать.

— Видишь ли, Артём, первая любовь никогда не бывает счастливой. А в твоём возрасте и подавно. Девочки взрослеют быстрее, поэтому вам сейчас сложно найти общий язык. Но ты не должен переживать, рано или поздно ты подрастёшь и на тебя будут обращать больше внимания. Можешь дядю Сашу расспросить про его детство, когда ему было столько же лет, сколько тебе. Он мне сразу сказал, что вряд ли что у вас получится с Ирой, но так и должно быть.

Мамин пассаж привёл меня в замешательство. До сих пор мне казалось, что зимнее приключение навсегда останется не то чтобы секретом, но чем-то скрытым от посторонних глаз. Мне было немного стыдно, не хотелось, чтобы подробности тех каникул кто-то знал. Но мало того, что стараниями бабули эта тема перестала быть тайной, она ещё и обсуждалась между мамой и Боксёром, будто это была программа телепередач или погода на выходные.

— Мальчик-то наш влюбился. Ира там у него какая-то.

— Ну, в этом возрасте это нормально. Ничего не выйдет у них, конечно, но не страшно, пострадают и забудут.

Неприятнее всего было осознавать, что и у Боксёра есть своё мнение по этому вопросу. Он не должен был ни о чем знать. Я отчего-то стыдился его больше, чем маму или бабулю.

Мы не проводили много времени вместе, не вели психологических бесед, но иногда он заходил ко мне и спрашивал, как дела, как настроение, почему я больше не играю со своими придворными, что я читаю. Сначала мне расспросы его не нравились, как настораживали все вопросы, задаваемые взрослыми, но потом я привык к ним, слыша в них желание подружиться. Оно было неподдельным и потому особенно ценным, ведь обычно я не представлял никакого интереса для взрослых и они общались со мной только чтоб выказать уважение маме. Так гости непременно треплют за ухом хозяйского кота, даже если мучаются от аллергии. Впервые кто-то хотел понравиться мне ради меня самого.

Я боялся, что история с Ирой нарушит этот хрупкий баланс. Безусловно, она была, как выразилась мама, моей первой любовью, но мне не хотелось, чтобы она влияла на мою повседневную жизнь.

Я подумал, что Боксёр теперь перестанет приходить ко мне, потому что решит, что я уже достаточно взрослый, раз у меня была первая любовь.

Или, наоборот (что ещё хуже), станет говорить со мной об Ире или девочках вообще, и тогда с ним станет сложно общаться, как и со всеми остальными.

После этой беседы было о чём подумать. Помимо неприятного чувства, что сокровенное снова стало публичным, этот разговор в его общеобразовательной части не принёс ничего нового. Я даже не могу сказать, что он расставил всё по местам. У меня возникло гораздо больше вопросов, но я боялся их задать, опасаясь новой беседы, которая могла окончиться большими потерями.

Как я должен понять, что наступил период полового созревания? Когда у меня начнёт вырабатываться сперма и что с ней делать? Как определить, что я превратился в молодого мужчину? Самые сокровенные мысли касались всё тех же Ириных карт. После маминой лекции стало ясно — они не были просто постановкой для фотографий, даже мама делала нечто подобное по крайней мере один раз в жизни (и, надо думать, делает до сих пор с Боксёром, только почему-то у них не появляются дети).

Другими словами, это было нормальной стороной отношений между мужчинами и женщинами. Но когда я думал об этом и вспоминал принцессу с задранной юбкой, мне становилось противно и стыдно за свинопаса. Я хотел, чтобы принцессы там не было вовсе — как, впрочем, и её фрейлин. Меня преследовало смутное ощущение, словно со мной что-то не так и я не должен таким образом реагировать на вещи, по всей видимости, обыденные.

Я нашёл-таки простое объяснение своей реакции — просто я ещё не стал молодым мужчиной, а мама не упоминала о том, как должны относиться к этой стороне жизни мальчики. Но ведь Ира тоже отнюдь не была женщиной, а её Августин не шокировал.

В самом начале лета Боксёр пригласил нас на свою дачу в Карелию. Не то чтобы я не хотел ехать к бабуле, но это было хорошее начало каникул. За исключением давнишнего отпуска в Крыму, который я почти не помнил, мы не путешествовали. Правда, каждое лето проводили целый день в одном из дворцовых пригородов, гуляли по паркам, ели мороженое и смотрели на фонтаны. Но со временем эти регулярные поездки превратились во что-то приятное, но заурядное.

Карелия была далеко. Предстояло добраться на поезде до Выборга, потом пересесть на дрезину (я понятия не имел, что это такое) и ехать почти до границы с Финляндией. Пришлось заранее заказывать пропуска — дача Боксёра находилась в приграничной зоне. Только чтобы добраться туда, требовался день, так что это было несравнимо с поездкой в пригород.

Транзит через незнакомый город, близость чужой страны, избранность местности, в которую не каждый мог попасть — всё придавало путешествию ореол новизны и особой романтичности. К тому же это был первый совместный выезд с Боксёром, который, я надеялся, не станет говорить со мной про половое созревание. Мама оживилась перед поездкой и отдалась суете — покупала продукты, собирала вещи и погружалась в долгие телефонные разговоры с подругами об энцефалитных клещах.

Я уже вышел из возраста, когда родителей держат за руки, поэтому шагал между мамой и Боксёром с гордым видом, уверенный, что вокзальная публика смотрит на нас и обсуждает нашу семью, которая направляется не иначе как в Финляндию. Мы купили билеты, нашли свой поезд. Несмотря на то что дорога была не такой уж долгой, я стал мечтать о далёком захватывающем путешествии в дальние страны, полном неожиданных открытий — которое, впрочем, начинается с плацкартного вагона (липкий столик в коричневых пятнах, сломанная шторка на пыльном окне с останками раздавленной осы).

Мама уснула, Боксёр читал газету, а я глядел в окно и представлял, что на мне длинное платье с несколькими нижними юбками, шуршащими при ходьбе. Точнее, я не представлял их, а физически ощущал, расставив ноги таким образом, чтобы мне было достаточно места в моих юбках.

Мимо проходили одетые в дорожные костюмы и твидовые пиджаки джентльмены, а рядом сидел огромный, громкий и жизнерадостный Боксёр, роль которого менялась на протяжении всего пути. То он был моим спутником, оберегающим меня во время долгого и опасного бегства из охваченной революцией страны; то превращался в слугу, оруженосца-телохранителя, неотступно следовавшего за мной; или вдруг я видел в нём некую тёмную личность, похитившую меня из дому и увозившую неизвестно куда и зачем.

Он не заводил разговоров на скользкие темы, ни слова об Ире или неудачах первых влюблённостей. Я был благодарен ему за это и готов был поверить, что он, наверное, лучший мужчина, который когда-либо был рядом со мной, и если бы он не был маминым другом, вполне возможно, мог бы стать моим.