Домино - Росс Кинг

Начну с самого начала. Я родился в 1753 году в деревне Аппер-Баклинг, графство Шропшир. Перед моим рождением цыганка предрекла матери, что из меня вырастет преуспевающий торговец или выдающийся государственный деятель. К счастью, мать, будучи женой священника, не придавала значения языческим суевериям; для той же профессии она предназначила и меня, вопреки пророчествам о будущем величии. Отец, носитель духовного звания, также отверг безапелляционно высказанную цыганкой мысль, будто ключ к нашим личным качествам следует искать в чайной заварке или в линиях ладони; по его мнению, таковые сведения содержались, скорее, в лице человека: форме головы, расположении глаз, длине носа, ширине губ, очертании бровей, наклоне челюсти. На доказательство этой теории он потратил немалую часть жизни и без счета почтовой бумаги, итогом же трудов стал научный трактат, озаглавленный «Совершенный физиогномист». Что за судьба проглянулась ему в пятнах и порывистых гримасах юношеской физиономии его отпрыска, о том он умолчал, но, во всяком случае, планы матери относительно моего будущего не вызвали у него возражений. Намеченная родителями перспектива не приводила меня в восторг, тем не менее, как второй сын, я не мог не подчиниться их желаниям, сколь ни были они противны моим собственным мечтам о славе литератора или бешеном успехе моих живописных полотен в салонах и выставочных залах на континенте.

Однако со смертью моего старшего брата Уильяма в предначертанном мне будущем произошли изменения. Когда брату исполнилось восемнадцать, для него был приобретен офицерский патент, но его военную карьеру оборвала, во время битвы у порогов Миссисипи, мушкетная пуля, выпущенная индейским вождем. Дальнейшие перемены последовали ближайшей весной: вслед за Уильямом в могилу сошел, унесенный лихорадкой, и отец, не успев, к сожалению, закончить «Совершенного физиогномиста». Поскольку отец к финансовым делам относился с философической небрежностью (он надеялся, что успех его трактата повлечет за собой избавление от всяких подобного рода забот), моя мать, овдовев, осталась без гроша. С учетом изменившихся обстоятельств было решено, что по достижении семнадцати лет я отправлюсь в Лондон и свяжусь там со своим родственником, сэром Генри Полликсфеном. Сэр Генри был не только двоюродным братом моей матери, но также человеком богатым и влиятельным, говоря короче, обладателем того самого общественного положения, какое, согласно невероятному пророчеству цыганки, должно было достаться мне.

Прежде чем покинуть отеческий дом, я должен был зарубить себе на носу, что намерение устроить свою судьбу при помощи родственных связей осуществимо не иначе как через самую тонкую дипломатию, поскольку с того времени, как мать начала поощрять ухаживания отца, внутри семейства наметился разлад, после свадьбы перешедший во вражду. Яблоком раздора (он длился ровно два десятка лет) послужил, как я понял, кусок пашни, который примыкал к владениям моего деда, а также молодой человек, законный собственник этого участка, как нельзя лучше годившийся деду в зятья. К досаде деда, моя мать не пожелала сделать этого юного кавалера законным собственником своей руки, а сохранила, невзирая на уговоры и угрозы, верность моему отцу.

И вот утро после моего семнадцатого дня рождения застало меня на дороге в Лондон; на багажном седле я вез с собой двенадцать гиней, смену платья, три рубашки с кружевными манжетами, две пары шерстяных носков, коробку с красками, свернутую трубкой замусоленную рукопись «Совершенного физиогномиста» и, наконец, треуголку, которая в прежние времена венчала более почтенное, морщинистое чело — а именно, чело автора вышеупомянутого трактата. Иными словами, при мне было все мое земное достояние, и, полагаясь на эти скудные ресурсы, а также на рекомендательное письмо матери к ее почтенному родственнику, я устремился в неизведанные глубины большого города.

Второй и последней моей опорой в Лондоне был мой друг Топшем, или лорд Чадли, как я мог бы назвать его теперь. Знакомством и завязавшейся затем дружбой с Топпи я был обязан тому, что мой отец выполнял для предыдущего лорда Чадли различные богослужебные обязанности, в последний раз — прошлым летом, и связаны они были с погребением. Топпи сделался наследником обширных владений, не только в Шропшире, но и в графстве Корк — следствие приверженности одного из его предков Кромвелю. Вознамерившись влиться в высшее общество, мой друг прибыл в Лондон через месяц-другой после меня, но путь из Шропшира он избрал кружной и авантюрный, через множество городов, в том числе Париж и Константинополь. Кроме того, прежде чем пуститься в дорогу, он провел два месяца на португальском побережье: годичный курс наук в менее здоровых местностях континента нанес его организму такой урон, что пришлось подкреплять себя мучительным курсом ртутной терапии.