Умри, старушка! - Сергей Сакин

Иду не разбирая дороги, я весь погружен в свои мысли (дойду до Патриков, расскажу — в какие). Здесь каждый поворот я знаю памятью особого рода, генетической, и иду себе, иду.

С Колькой, царство ему небесное, я тоже здесь хаживал-хаживал, и сейчас его доходящая мне до плеча фигурка (это не я большой, это К. - маленький) материализуется и шагает рядом. (, Н. - это река на южном оконечности пол&ско-германскои границы.)

Подобного рода галлюцинации, особенно если ты злоупотребляешь таблетками стимуляторы) и ханью (наоборот — транквилизаторы) и делаешь это параллельно с ненавистным до сумасшествия образом жизни — должны, как минимум, настораживать. Но сейчас я рад такому соседству. Потому что я — ОДИН.

Я уже дошел до Патриарших прудов, до родных Патриков, и теперь вижу, что для двух страниц я наворотил слишком много информации и фактов. Скамейка, не занятая по причине раннего часа, холодное пиво — сажусь, передышка, даю расклад, разъясняю.

Некоторое время назад мы с Брудой ездили в Великую Британию. Так как у нас не было денег вообще (запастись баблом перед отъездом мы не смогли, сваливать приходилось в спешке. У нас за спиной висел долг серьезным парням в несколько косарей грина), то пробавляться на родине Сида Вишеза пришлось мелким криминалом. Через несколько месяцев мы вернулись и начали покорять нестойкое воображение завсегдатаев милого гадюшничка «Серна», что на Пятницкой, своими (что самое главное — правдивыми с точностью до запятой!) байками о том, как круто бомжевать в культурной стране. Неприятные воспоминания (типа ночевок на стройках на ледяном бетоне) мы, не сговариваясь, опускали.

Результатом такой психотропной обработки стало то, что с наступлением теплого июля абсолютно вся кодла, побросав (у кого были), дела ломанула отдыхать в Европу, имея на рыло баксов по 100, в среднем. Подорвался, было, и я, но, как дернулся, так и остался. Подлянка пришла откуда не ждали. Я нашел работу. По «специальности», в турфирме. Кавычки в данном случае оттого, что специальность была приобретена махинаторски. Еще несколько лег назад, на заре трудовой биографии, я поработал полгодика в одной туристической конторке курьером. Когда меня оттуда вышвырнули, в качестве компенсации я написал в трудовой книжке «старший манагер по внешнему туризму» и, улучив момент, пришпандорил печать. Участь моя была решена. Теперь я был обречен находить работу исключительно на ниве отправки вас, дорогие сограждане, в теплые края.

В последнюю свою каторгу я вписался относительно недавно. Ошибкой будет полагать, что я столь дорожу рабочим местом, что оно для меня оказалось важнее лета в Европе со всеми моими закадыками. Но когда я заикнулся о своих планах матушке (за вечерним пивом для меня и коньяком для мамы), истерика началась такая, что я решил с Европой повременить. С момента моего последнего возвращения в отчий дом (после той самой Англии), я заболел (помимо хронической депрессии) еще манией написать книгу про нашу лондонскую жизнь. И за полгода родители окончательно задолбались еженощно (днем я отсыпался или шлялся по улицам, вынюхивая, кто меня взгреет пивом) наблюдать стремительно превращающееся в дистрофика существо, согбенное у компьютера и обсаженное по периметру пепельницами и пустыми бутылками, до кучи еще и клянчащее денег. Когда книга была дописана, я оказался в непривычной растерянности. Заняться было нечем. Взглянул в зеркало, испугался увиденного и начал посещать бойцовские тренировки (тем более, что разгорался футбольный сезон). Параллельно с мышцами и здоровым цветом кожи приобрелась работа. Ее подогнало мне какое-то агентство, куда я за миллиард лет до нашей эры посылал свою трудовую летопись.

Теперь родители были счастливы — отец по утрам завязывал мне удавку, мама гладила рубашки — сын стал приличным человеком. Деньги не клянчит, при деле, спортом занимается. Чего это родительское счастье стоило любящему сыну, лучше не думать. И тут вдруг сына собирается учинять финт ушами, менять счастье карьеры на потертую куртку евробомжа и переставать радовать ежедневным ношением удавки на шее. Детство, видите ли, в жопе заиграло. Не-е-е, родителей, конечно, можно понять.

Б общем, маму я решил не расстраивать. (Я-то все одно понимал, что вряд ли я в этой конторе побью свой рекорд работы на одном месте — 5 месяцев.) Да и наклевывалась у меня одна аферка. Короче, остался.

У одинокого московского подонка спектр развлечений в Шуми-городке-над-метро не сказать чтобы широк. Футбол, пиво.

Ну и по Москве, родимой, пошляться. В одиночестве, как я сейчас понимаю, есть свой цимес. Именно на этой лавке всего три недели назад мы справляли шумную отвальную, провожая Пса в одиночное крейсирование на Запад, вслед за уже большей частью банды. Пес вообще придирчиво относится к людям, с которыми пьет (чем и меня заразил), в тот вечер он собрал сурово мужской коллектив. Шагал (он же Бруда), Спайкер-гибкий (не путать со мной) и ваш покорный слуга. Наши имена, понятно, вряд ли что-то скажут читателю, и придется поверить мне на слово, что именно такой реально боевой состав должен провожать героев на подвиги. Никаких там рыдающих синеглазок и прочей болтни! Мы уже не нуждались в дорожных советах и советчиках: к пересечению границы нелегалом Пес готовился не хуже Исаева. На протяжении недель собирался и анализировался опыт бывалых евробомжей. Мне особенно въелся интеллигентнейший молодой человек в недешевом костюме. Склонившись над картой Европы, он тихим голосом говорил: «Да… Сложно… Очень сложно… Но попробовать стоит, шансы есть…» Именно его слова окончательно вселили в Пса оптимизм и решимость, ибо этот парень имел право на то, чтобы к его словам прислушивались. В своем боевом красно-белом прошлом этот ныне преуспевающий яппи ездил нелегалом неоднократно. Всероссийским хитом стало его пересечение чешско-германской границы в крыше скоростного поезда (не «на», а «в»! — Прим. авт.)

Закурив, я прикрываю глаза за темными очками стоимостью в 100 ВМ (прошлой весной украл их по случаю солнечной погоды в Штутгарте. Комбинация заслуживает отдельного описания: я взял очки за сто марок, положил их в футляр и в таком виде пронес их мимо кассы. Заплатил я, таким образом, дойчемарку (за футляр:))). Вспоминаю тот теплый вечер, совсем ведь недавно было! Как же долго тянутся дни, когда кисель московской жары не с кем делить:(. Тот вечер: Шагал, как всегда, над чем-то глумился, Гибкий, как всегда, нассался с двух теплых рюмок (сказывается дурная наследственность, папаша пьющий) и, поднимая к небу тощий палец с грязным ногтем, проповедовал нечто.

Мы его не слушали. Гибкого вообще полезно пропускать мимо глаз и ушей, что делать можно, правда, имея определенную сноровку. В свое время он очень неудачно поел кислой и с тех пор полагает, что ему стала ведома Истина, которую он весьма неудачно пытается нести в массы. Получается это тем более отвратительно, что банальщина, для осознания которой и жрать-то ничего не нужно, из него исторгается исключительно с помощью мычания, перевитого стальным тросом мата (я же говорю, наследственность).

Потом мы с Шагалом долго бежали за поездом, пока не кончился перрон. А когда мимо нас (все быстрее и быстрее) промчался последний вагон, мы увидели {Песья торчащая из окна, дергающаяся вверх-вниз рука с бейсболкой в волосатом кулаке уже давно потонула в чернилах ночи на Белорусском вокзале) мечту зайца — открытую дверь в почтово-багажный вагон. Вполне реально заскочить… Я открыл глаза за темными стеклами (100 DМ), посмотрел на Патриаршие, неоригинально вспомнил «М&М». И перенесся в Лондон. Уже год прошел с момента моего выхода из здания с надписью «Шереметьево», но до сих пор Лондон не отпускает. Я заново и заново переживаю каждую секунду ТОЙ жизни, жизни в чреве кита, жизни вопреки, жизни в Городе-Вампире. Вот и сейчас я опять вспомнил, как: