Как я была принцессой - Жаклин Паскарль

Моего отца звали Чуан Хуат, он приехал в Австралию из Малайи (так тогда называлась Малайзия), чтобы учиться в университете, и, судя по рассказам, шикарно одевался. Боюсь, что больше всего он напоминал помесь азиатского Марлона Брандо с Чарли Чаном[1](в белом костюме и туфлях) и, кажется, в период ухаживания за мамой даже разъезжал на мотоцикле. После довольно бурного и продолжительного романа мои родители поженились в сентябре 1962 года. Я, судя по всему, была зачата во время медового месяца. Согласно семейной легенде, отец женился на маме, не удосужившись поставить в известность своих родителей, и те совсем не обрадовались, узнав о моем грядущем появлении на свет. Я вошла в жизнь своего отца точно в назначенное время, а он навсегда исчез из моей спустя пять дней после моего рождения.

К сожалению, я мало, вернее, почти ничего не знаю об отце. После того поспешного бегства он так никогда и не вернулся в Австралию. Удобным поводом для внезапного отъезда стала серьезная болезнь его брата; тот, кстати, действительно умер вскоре после возвращения отца в Малайю, но я все-таки подозреваю, что подлинной причиной стала неуемная мамина страсть к сценам и драматическим эффектам, которыми он к тому времени, вероятно, успел наесться досыта. Отец задержался в Мельбурне ровно настолько, чтобы один разочек взглянуть на меня и придумать мне имя. Иногда мне кажется, что и мой пол сыграл немалую роль в его решении спастись бегством. Возможно, все сложилось бы по-другому, окажись у меня под пеленками небольшой, но важный отросток.

У бедной мамы после его бегства началась депрессия и, как ее следствие, затянувшийся на многие годы роман с психотропными препаратами. Ее материнские обязанности пришлось взять на себя моей бабушке. Ирэн Розалин Паскарль. Бабушка, крошечный сгусток энергии и несгибаемой воли, делала все, что могла, для скрепления нашей маленькой семьи и попутно, как я сейчас понимаю, в зародыше задушила все материнские инстинкты собственной дочери.

Детство бабушки могло бы стать прекрасной иллюстрацией к истории Австралии после 1901 года, то есть после образования федерации. Она была одной из четырех детей, рожденных Фиби Анной Клариссой от ее мужа-ирландца. Мои прабабушка и прадедушка познакомились, едва юный мистер Стаффорд спустился с корабля, доставившего его в Австралию из ирландского графства Голуэй (хотя в брачном свидетельстве и записано, что он родился в австралийском городке Уорнамбул – обычная в те дни уловка, для того чтобы скрыть отсутствие у вновь прибывшего документов на право проживания в колонии), и устроился плотником в имение родителей Фиби. В пятнадцать лет моя будущая прабабушка была избалованной и весьма своевольной барышней, единственным ребенком в семье. Среди ее предков, принадлежавших к английской и французской аристократии, насчитывался как минимум один герцог и один маршал Франции. В отличие от большинства тогдашнего населения Австралии, прибывшего в страну на кораблях, набитых ссыльными преступниками, предки Фиби приехали сюда добровольно и сразу же заняли видные административные посты в самой молодой английской колонии (вполне традиционная карьера для младших отпрысков аристократических домов). Романтическое увлечение не по годам темпераментной барышни и ее последующее бегство с предметом ее страсти – наемным работником без роду и племени – наделали страшный переполох в семье и несколько десятилетий оставались тщательно охраняемой тайной.

Союз, заключенный без родительского благословения и, главное, без приданого, был обречен с самого начала. Когда дела молодой семьи пошли совсем плохо, моя бабушка Ирэн, два ее брата Гордон и Лайонел и совсем маленькая сестренка Эйлин были отданы в приемные семьи, а их мать Фиби вернулась к родителям, в богатый дом, из которого когда-то сбежала. Впоследствии, нарушив закон, она вышла замуж вторично и не видела своей дочери, а моей бабушки до тех пор, пока той не исполнилось двадцать лет. Второй муж моей прабабки так никогда и не узнал ни о ее первом браке, ни о детях, от которых та отказалась. Скандал удалось надежно похоронить при помощи немалых денег и связей.

Отношение к усыновлению перед Первой мировой войной сильно отличалось от сегодняшнего. Тогда братьев и сестер, не задумываясь, разделили и бабушку с дядей Гордоном отдали в одну католическую семью, дядю Лайонела – в другую, а крошку Эйлин – в третью, состоятельную и протестантскую. Религиозные предрассудки в то время были еще довольно сильны, вследствие чего бабушка потеряла всякую связь с Эйлин и впервые увиделась с ней, когда они обе уже стали взрослыми. Но и тогда пропасть между ними оказалась такой глубокой, что две сестры никогда не стали по-настоящему близкими. Какая ирония судьбы видится в том, что религия сыграла столь драматическую роль в жизни детей, среди предков которых имелись и евреи, и французские гугеноты, и ирландские католики, и английские протестанты!

Детские годы бабушки трудно назвать счастливыми. Еще совсем маленькой она стала в своей приемной семье бесплатной прислугой: начиная с пяти утра скребла полы, стирала, готовила, ухаживала за лошадьми и скотиной и при этом еще ходила в школу и сидела с младшими детьми. Ее часто били и никогда не ласкали. В четырнадцать лет бабушку отдали на фабрику, где она клеила коробки, а все ее скудное жалованье забирала приемная мать.

Ей еще не исполнилось двадцати лет, а она уже была модисткой, когда на танцах в церковной общине, объединенных с праздником по поводу выигрыша местной футбольной команды, бабушка познакомилась с моим дедушкой. Затем последовали короткий роман и очень-очень долгая помолвка, во время которой, как позже рассказывали мне родственники, дедушка очень старался «нагуляться как следует». Просто поразительно, как многое он успел сделать за спиной у ничего не подозревающей бабушки. Поженились они только через десять лет, перед самым началом Второй мировой войны. Предполагалось, что во время помолвки дедушка построит для молодой семьи дом, а бабушка позаботится о своем «сундуке с приданым». Я потом часто дразнила ее тем, что за десять лет приданого можно было наготовить достаточно не для сундука, а для целого магазина. Моя мама стала единственным ребенком бабушки и дедушки; они разошлись, когда ей исполнилось пятнадцать, и с тех пор виделись только однажды – на свадьбе моих родителей.

Судя по всему, отношения между бабушкой и маленькой мамой были неровными и довольно трудными. С точки зрения сегодняшней психологии, считающей, что недостаток родительской заботы и насилие над ребенком могут нанести тому психологическую травму, подчас влияющую на всю его жизнь, приходится признать, что бабушка, не успевшая к тому моменту справиться с собственными демонами, оказалась мало подготовленной к роли матери и воспитателя.

Она возлагала весьма честолюбивые надежды на своего единственного ребенка. Уже в самом раннем возрасте мама участвовала в каких-то детских радиопередачах, брала уроки пения, уроки дикции, носила пышные кружевные платьица, локоны и училась в частном, хоть и недорогом, католическом колледже для девочек.

Как и бабушка, мама рано оставила учебу и начала работать. Она устроилась в небольшую химическую компанию секретарем-машинисткой и оставалась там до тех пор, пока в двадцать один год не вышла замуж за моего отца. Хотя пару лет до этого мама и прожила в «общежитии для молодых леди», готовить и вести хозяйство она так и не научилась и, по всей видимости, до самой свадьбы оставалась девственницей. Об отце до самого его отъезда в Австралию заботились его мать и слуги, но девственником он, насколько я понимаю, не был.