Венгерский рассказ - Клара Бихари

а оттого, что высказался, почувствовал себя легко. Он стал ко всему снисходительным. Мясистое лицо снова по-детски округлилось, подбородок разделила симпатичная овальная ямочка. Теперь ему совсем стало хорошо.

— Я переселюсь в другую комнату. Для меня не безразлично, как пройдут те несколько дней, которые еще остались. Спокойной ночи!

Перевод Е. Тумаркиной.

Лайош Галамбош

ТИРПАКИ[4]

На рассвете грузовик доставил Ласло Чера в больницу. Его положили в отдельную палату. Врач, осмотрев его и прочитав историю болезни, сказал медицинской сестре:

— Умрет.

Чер открыл глаза.

— Сделайте мне искусственный желудок, — тихо проговорил он. — Пока во мне есть хоть капля крови, я буду жить.

Врач повернулся к сестре:

— Бредит.

Чер услышал и ответил:

— Я не брежу. Сделайте мне искусственный желудок, под мою ответственность.

Врач был утомлен, целую ночь не смыкал глаз, он отвернулся от больного и направился к выходу. У двери сестра спросила его:

— Что будем с ним делать?

— Что-нибудь, разумеется, сделаем, — сказал врач, — но у него двенадцать проколов в желудке.

— Искусственный, — тихо произнес Ласло Чер.

— Бредит, — вновь повторил врач. — Дайте ему успокоительное.

Ласло Чер слабо махнул рукой: он чувствовал, что сознание его абсолютно ясно, а просит он об этом, потому что отчаянно хочет жить. Всю жизнь он хотел добра людям — почему же сейчас ему приходится страдать? Всю жизнь он мечтал совершать великие дела — почему у него ничего не получалось?

Во время экзаменов на аттестат зрелости инспектор Эрдеи провалил его по двум предметам. В войну Эрдеи возненавидел всех на свете и на экзаменах провалил не только Ласло Чера, но и еще четырнадцать человек.

«— Ваш отец поденщик?

— Да.

— Рассказывайте сказки! — буркнул Эрдеи. — Как может поденщик учить сына? Ну, отвечайте!»

Что мог Чер ответить? До сих пор он всерьез не задумывался над этим, обо всем заботился его отец. Но несправедливость Эрдеи глубоко въелась Черу в душу, и позднее, случалось, он и сам бывал несправедлив к людям.

Лежа с запекшимися губами на белой постели, он не чувствовал никакой боли. Вернулся врач, нащупал у него на запястье пульс.

— Беда одна не приходит, — вспоминал Ласло Чер. — Не успел я домой вернуться — отец умер.

Чер тогда взял на плечо косу и пошел косить люцерну на поле, что возле замка. Он косил и под мерные взмахи косы мысленно повторял: «Отец умер, я провалился». Взгляд его был устремлен в одну точку. В сумерки в поле по тропинке пришла Маргит Рабина, его двоюродная сестра. На плече девушка несла пустой мешок. Чер окликнул ее:

— Куда идешь?

— Свиньям травы набрать.

— Бери люцерну.

Он набивал мешок, а Маргит сидела на скошенной люцерне. Потом и он подсел к ней. Ему тогда было восемнадцать лет, а Маргит двадцать. Он обнял девушку за плечи, притянул к себе. Маргит, сопротивляясь, проговорила:

— Что ты о себе воображаешь?

— В полдень умер мой отец, — сказал Чер.

Больше он ничего не сказал, а об экзаменах на аттестат зрелости вообще никогда никому не заикался. Ну а Маргит на рождество вышла замуж за Менюша Кисела, которого на мельнице считали хорошим мельником. А из Ласло Чера так ничего и не вышло; не пошел он писарем в сельскую управу, хотя мог пойти, не пошел на переэкзаменовку, а записался добровольцем в солдаты, потом стал полицейским, но и там долго не удержался. Был он и чернорабочим, и шофером на грузовике, и только после пятьдесят шестого года показалось, будто что-то из него все же выйдет.

— Звонили из полиции, — сказала медсестра врачу, — хотят его допросить.

Да, в пятьдесят шестом он твердо знал, где его место, не колебался, знал, на чьей стороне правда, — тогда-то и появилась надежда, что все же из него что-то выйдет. Он даже матери сказал:

— Вот увидите, я еще себя покажу.

Врач снова повторил сестре:

— Бредит.

Ласло Чер уже не смотрел на них, он прислушивался к себе самому, все хотел понять, почему его жизнь не задалась. «Вот явятся полицейские, — думал он, — что им сказать? С чего начать, чтобы все стало понятным?»

Быть может, старый тирпак всему причина? Старый тирпак сгниет в тюрьме за то, что натворил.

Врач обратился к сестре:

— Приготовьте операционную. Он агонизирует.

Но это не было агонией. Чер просто прислушивался к себе, вспоминал.

Впервые он встретился со старым тирпаком в тот день, когда узнал, что ему придется заниматься хуторами. Черу дали в помощь еще троих людей, но он не очень-то с ними считался. Прежде чем сесть в грузовик, Ласло Чер выпил два литра вина. Один из товарищей-агитаторов заметил:

— Не пей — опьянеешь.

— Никогда еще не напивался, — ответил он.

Хутора примыкали к маленькой деревеньке. Черу казалось, что со временем он превратит ее в большое село. Через хутора проходил канал. Чер увидел, что шлюзы канала в полном порядке, а по обеим сторонам его лежат хорошие земли. «Здесь мы райский сад разобьем», — думал он.

Когда они приехали на место, Чер спросил у председателя сельсовета:

— Ну, как у вас дела?

— У нас уже есть две бригады, но знаете, товарищ, люди здесь трудные…

Перед глазами Чера стоял райский сад, и он сказал:

— Ничего, скоро обломаем.

— Одно слово — тирпаки, — произнес председатель сельсовета.

— Нечего меня учить, — возразил Чер. — Я уже обучен уездным секретарем Менюшем Киселом.

Он увидел, что в конторе председателя сидит какой-то старик.

— Я дам вам Андраша Маркуша, — сказал председатель сельсовета. — Он член партии. На прошлой неделе только он один и вступил в кооператив.

Потом, когда они направились ко двору молчаливого хуторянина Марцелла Котуна, старик шел рядом с ним по улице.

— Мы пришли насчет производственного кооператива, — войдя в дом, сказал Ласло Чер хозяину.

— Пришли так пришли.

Чер терпеть не мог канители, да и вообще считал, что в мире и так все идет слишком медленно. Еще в мастерской, когда он работал шофером, ему сделали кастет. Этот кастет теперь он надел на пальцы.

— Надо создать крупное хозяйство, — заявил он. — В интересах социализма.

— Не в моих интересах, — возразил Котун.

— Я с первого взгляда понял, — продолжал Чер, — что здесь можно создать райские сады. А вы не сумели свою землю использовать.

Котун упрямо повторил:

— Не в моих интересах.

— А ведь и тебе было бы лучше, — заговорил старый тирпак.

Чер был ему благодарен.

— И вам будет лучше, — Чер положил руку на плечо Котуна.

Котун чуть пошатнулся.

— Я буду на вас жаловаться, — сказал он. — Убеждать надо, а не драться.

— Разве я дрался?

— Вы ударили меня кастетом.

— Товарищи,