Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

Козак, стоя в дверях корчмы, весело гоготал над происходящим.

Он поспешил осведомить своего принципала:

— Да Янчи Безимени одолжил ее еврейчикам победнее, тем, что с голубятни!

— А ты позаботься о том, брат, чтобы он не помогал им. Пусть и нагружают, и везут сами. Пусть учатся работать! Ради такого случая я даже остался бы. Но должен спешить. Выдержка, брат!

Окружной начальник удалился. А Козак, пока суд да дело, скалясь, вернулся в корчму к своему фречу.

Переселение с неожиданно серьезной развязкой

В тот день Андорфи в третий раз призвали в армию.

Он форменным образом лютовал.

Служба в армии обрекала его на материальный крах и нравственное падение. Дома он терял учеников, а на службе упивался до белой горячки от отвращения. Теперь и во время игры на рояле у него иной раз дрожали руки.

Нещадно ругаясь и проклиная все на свете, он вытащил свой мундир прапорщика артиллерии, выбил его и вычистил.

Повестка валялась на ковре. Она была смята и слегка надорвана, — получив ее, Андорфи от злости скомкал листок в кулаке и швырнул на пол.

Теперь он поднял повестку и еще раз поглядел на нее.

Чудо, что эта официальная бумажка не вспыхнула у него в руке пламенем от его горевшего ненавистью взгляда.

Между тем Безимени и дурачок Муки с шумом и громом тащили вниз с самой верхотуры жалкий скарб мелочного торговца.

Тележка с левым уклоном была уже наполовину нагружена. Сейчас спускали по лестнице видавшее виды пианино. Единственное сокровище, надежду и утешение молоденькой дочери мелочного торговца.

Девушка тоже помогала обивщику мебели нести пианино. Внизу, на улице, она попросила:

— Его только стоймя можно перевозить, господин Безимени. С ним надо очень осторожно…

— Ладно, барышня! Мы аккуратно! Давай, Муки, подымай поосторожнее! — позвал он дурачка. — Ну, взяли!

В эту минуту из корчмы показался Козак. А из-за его спины выглядывала дебелая корчмарка.

Козака осенила вдруг великолепная мысль. И, повернувшись к корчмарке, он громко провозгласил:

— У самого что ни на есть нищего жида все равно добра вдвое больше, чем у христианина. Разве не хотелось бы вашей Илонке на пианино учиться? Но вы не можете себе этого позволить… Ну, так вот! Эта пианина останется здесь!

— Что это вы надумали? Нас-то не впутывайте! — затрясла головой корчмарка.

Но Козак уже выскочил на улицу и запрыгал перед Безимени и Муки, которые как раз собрались поднять пианино.

— Эй, Янчи! В концлагерь захотел из-за нехристей угодить?

— С чего это? — удивился Безимени.

— А с того, что господин окружной начальник только что вот на этом самом месте, когда переселялся другой еврейский выводок, распорядился: помогать евреям при переселении не разрешается! Пусть сами потрудятся! Им это не помешает! Христианин ни под каким видом не должен их обслуживать!

— Ну! Взяли? — заторопился дурачок Муки, единственный человек на всей улице, озабоченный не приказом окружного начальника, а причитающейся за погрузку палинкой.

И когда Безимени бросил ему: «Погоди!» — глазки его злобно сверкнули.

— Чего годить-то? Наплюй на Козака! Пошел ты, Козак, в . . . — И он указал точно куда. — Видишь, мы работаем!

Неповиновение дурачка нилашистскому молодчику вызвало всеобщее оживление. За перепалкой следили все — прохожие, жильцы окрестных домов, высыпавшие на балконы или выглядывавшие из окон.

Козак разделался с Муки попросту, двинув его изо всей силы в зад. Но затем, разъяренный смешным положением, в которое попал, начал орать на Безимени:

— Значит, я вру? А ну, кто слышал приказ окружного начальника? Вы слышали, сударыня? А вы, барышня?

Первой свидетельницей Козак вызвал корчмарку, но той не по сердцу была вся эта сцена.

— Только меня не впутывайте! — передернула она плечами и хотела скрыться в своем заведении.

Козак, однако, удержал ее с применением силы.

— Слышали или нет? Может, вам угодно в лужу меня посадить из-за евреев этих?!

— Ну, слышала, слышала! Так все и есть! — призналась тут корчмарка.

Сверху, из окна, дали показания и Сабо с дочерью:

— Правду он говорит! Начальник велел ему следить здесь!

— Ну, видишь? — сверкнул Козак глазами на Безимени.

Безимени растерянно озирался. Он жалел девушку-еврейку. Создавшееся положение его удручало. Вместе с тем он чувствовал себя слишком маленьким человеком, чтобы вступать в конфликт с окружным начальником и даже просто с настроениями дома и улицы.

Он поглядел на смертельно побледневшую жену мелочного торговца, переминавшуюся возле его повозки и ломавшую руки, и показал глазами, движением головы и рук полное свое бессилие: здесь уж он помочь не в силах!

Между тем девушка-еврейка, не разобравшись толком в посягательствах Козака, уяснила себе только, что Козак, этот враг, нилашист, задерживает Безимени, и подумала: она использует вынужденную задержку для того, чтобы попрощаться с Андорфи, ее учителем, который до сих пор имел достаточно мужества, чтобы как ни в чем не бывало продолжать общаться с евреями.

Андорфи, стоя посреди комнаты с повесткой в руке, услышал стук в окно, выходившее на улицу. Подняв голову, он увидел свою ученицу. Словно почувствовав, что нужен ей, он знаком показал девушке: подождите, сейчас выйду.

Так как его квартира имела выход только во двор, Андорфи появился на улице через парадное.

— Я просто хотела попрощаться! Не буду вас задерживать, — сказала девушка, протягивая своему учителю руку.

Однако Андорфи почуял, что на улице происходит нечто необычное. Он повернулся к обивщику мебели:

— Что такое? Что здесь стряслось?

— Козак говорит, что евреи при переезде не имеют права нанимать христиан на подмогу. Говорит, что того, кто будет помогать им, он упрячет в концлагерь!

— В самом деле? — спросил Андорфи Козака.

— Что значит — в самом деле?! Христианин не может работать на еврея!

— Простите, но пока это относится только к прислуге. Евреям принадлежит еще ряд заводов, а также некоторые магазины и мастерские, и работают там самые настоящие христиане! — отпарировал Андорфи.

— И очень плохо! Но здесь, в нашем округе, такого уже нет! И не будет! Распоряжение господина окружного начальника, — объявил Козак.

— Ваш окружной начальник не властен ни предвосхитить, ни приостановить действующие в стране законы. Это называется превышение полномочий, что требует соответствующего отношения! — решительно глядя негодяю прямо между глаз, произнес Андорфи. Затем обернулся к Безимени: — Смелее! Помогите им! Грузите!

Безимени побелел. Он стоял вплотную к Андорфи и потому прошептал ему чуть не в ухо:

— Достанется мне от них…

Андорфи понимал, что сейчас от его слова зависело, станет ли этот маленький человек жертвой нилашистской мести. Он оценил положение и, хотя видел, что Безимени уже засучивает рукава, готовясь приняться за погрузку, остановил его: