Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Кокпай, Шубар, Акылбай, Ербол, Магаш и другие из молодежи. После кратких вопросов о здоровье, о благополучии в пути, Ербол, как старший, рассказал о цели их приезда.

Полудюжина молодых тобыктинцев, возглавляемая им, отправилась по просьбе Абая - встретить Базаралы и без лишних хлопот доставить его в родные края. Всю жизнь, дружа с Абаем с юности, Ербол был самым надежным его посланцем, живым письмом во всех самых важных представительствах Абая-ага. Спокойным, мужественным голосом, который, однако, от волнения вздрагивал у него неоднократно, Ербол говорил об отношениях Базаралы и Абая, об их давней крепкой дружбе, о ее чистоте, искренности, верности.

Слушая Ербола, Базаралы впервые позволил себе расслабиться. Он свесил на грудь голову, слезы показались в его глазах. Ни слова не промолвил Базаралы, но люди почувствовали смятение его чувств, и сами были сильно взволнованы. Магаш, сын Абая, хорошо знавший всю глубину и силу любви отца к Базаралы, не выдержал, вынул платок и разрыдался, прикрывая им глаза. И нескоро удалось Шубару и Кокпаю вывести людей из состояния скорбного безмолвия, в котором пребывали посланцы Абая, а вместе с ними и Базаралы.

Но пролетели эти минуты печали, и Базаралы стал расспрашивать о здоровье Абая, о его делах. Выразил соболезнование по поводу кончины - уже давней - хаджи Кунанбая, которая случилась в отсутствие Базаралы на родине, расспрашивал, как прошел годовой ас. Тут внесли в комнату большую, золотого окраса, деревянную чашу с кумысом, и гости оживились в ожидании предстоящей трапезы. Беседа стала общей.

Приезд для встречи с Базаралы детей Абая удивил многих. Такого никто не мог даже и предположить. Ведь Базара-лы был задержан и в кандалах сдан властями именно детьми Кунанбая - Такежаном, Майбасаром и Исхаком, волостными начальниками. Но сегодняшние их противники, Оразбай, Жи-ренше и иже с ними, ничего не могли сказать лично против Абая, пославшего своих детей встретить беглого каторжника, который был из рода Жигитек. Можно было предположить, что Такежан, Майбасар, Исхак не обрадуются вести, что человек, которого они загнали на каторгу, вернулся живым и здоровым. Теперь они затаятся, как змеи, свернувшиеся в кольца для броска. Разумеется, если бы власть волостная по-прежнему была в руках отпрысков Кунанбая, Такежана или Исхака, они непременно донесли бы русским властям о появлении беглого каторжника в тобыктинской степи. В этом Оразбай - Жиренше ничуть не сомневались, но даже не обладая властью и сохранив свои прежние связи в городе, кунанбаевские волчата способны были на многое... Такими соображениями баи и бии Жигитек и Бокенши поделились с самим Базаралы. И сообща выработали следующий ход действий: надо распустить повсюду слухи, что Базаралы вернулся законным образом. Мол, он освобожден по высочайшей милости и, благодаря большим судебным хлопотам, полностью оправдан властями, по всем статьям.

Услышав весть о возвращении Базаралы, напуганные Майбасар, Такежан и Исхак немедленно собрались и стали держать совет. Обсудили, надо ли донести на него властям, чтобы вновь вернуть его на каторгу. Решили, чтобы этим занялся Шубар, когда он будет в городе вместе с детьми Абая. Однако Шубар открылся Абаю, все рассказал о намерениях родственников, и это привело Абая в бешенство. Сгоряча он даже обрушил свой гнев прежде всего на Шубара:

- Что ты пришел ко мне с таким подлым вопросом - «что делать, как поступить»? Разве ты не знаешь, как тебе стоило поступить? Да надо было немедленно, тут же на месте дать им кулаком по зубам, заткнуть их поганые рты! Вот что тебе надо было сделать! А после этого мог бы прийти ко мне и все рассказать!

Рассердившись на Шубара, что он участвовал в разговоре родичей, он и послал его вместе со своими детьми и другими акынами из своего круга в уездный город, - на встречу с Ба-заралы.

Но этот приезд посланцев Абая насторожил жигитеков во главе с Жиренше - Оразбаем. Особенно подозрительным показался им Шубар, о котором они многое знали. Да и сам Базаралы не склонен был особенно верить ему... Однако спокойные, рассудительные слова Ербола и салем Абая немного успокоили всех. Также они видели искренние слезы юного Магаша. И Базаралы окончательно успокоился.

Он пил густой, выдержанный зимний кумыс и чувствовал, что из большой чашки переливается в него животворная, пьянящая влага родных пределов, от которых его силою оторвали, на много лет. Легкий хмельной туман охватил его голову. Он встрепенулся, выпрямился, горделиво поднял голову - и впервые за весь сегодняшний день заговорил оживленно, быстро, не сдерживаясь, ничего не опасаясь. И это была речь прежнего Базаралы, шутника и острослова, веселого мудреца и утонченного оратора. Он начал рассказывать о некоторых событиях, что пришлось ему пережить. Это были не очень веселые рассказы, но рассказывал Базаралы с таким заразительным, неотразимым юмором, что взрывы смеха то и дело прерывали его повествование. И вдруг совершенно неожиданно, в завершение какого-то эпизода, - он взял домбру из рук Арипа и протянул Кокпаю, то ли прося его, то ли требуя: «Спой, жаным!»

Кокпай был один из самых видных акынов круга Абая. Он начал с поэтического приветствия Базаралы, импровизируя, как и всякий истинный степной поэт, от полноты переполнявших его душу чувств. Пел он звучным, поставленным от природы, богатым голосом. И как поэт-импровизатор - сочинитель в тот же миг рождающейся песни, - Кокпай явил себя незаурядно: всего в четырех строках первого куплета он сумел передать и высказать многое. Радость встречи, почитание и уважение к народному любимцу, - но и тревогу за него, которому грозит опасность от властей:

В глазах народа ты, как и прежде, могучий арыс, Мощный черный атан, поднимающий сорок пудов.

Но смотрю на тебя - и крикнуть хочу: «Эй! Берегись!»

И все же вслух не решусь сказать этих слов...4

Итак, в импровизации Кокпая был прямой намек для База-ралы, что он в опасности, но присутствующие были увлечены необычной мелодией и красивым голосом певца и мало обратили внимания на его предупреждение. Им после выспренних и изворотливых песен Арипа очень пришлась по душе мелодичная новинка Кокпая, посвященная возвращению Ба-заралы. Однако акын, закончив ее, решил, что более уместным будет - перейти к песням Абая, которых Базаралы еще не слышал. Для начала Кокпай спел очень давно сочиненную абаевскую песню «Джигиты, дорог смех, не шутовство». Это была довольно длинная песня, и Кокпай пел ее в спокойной, ровной манере. С первых же