Письма из Лондона - Джулиан Барнс

У троих кандидатов были длинные выходные, чтобы набить себе цену: последним моментом, когда можно было выставить кандидатуру, был полдень четверга, 22-го, а голосование началось во вторник, 27-го. Администраторы кампании заглядывали под каждый камень в поисках никому до настоящего времени не интересных депутатов и щекотали их за ушками; крупные партийные деятели выступали с речами в поддержку кандидатов; в окружных ячейках проходили тревожные консультации. Мистер Хезлтайн великодушно заявил, что, став премьер-министром, оставит своих соперников в Кабинете на их нынешних должностях; двое других осмотрительно воздерживались от подобных обещаний мистеру Хезлтайну. К дню голосования стало ясно, что такого, как в первом туре, роста числа сторонников мистера Хезлтайна не предвидится, что привлекательность мудрой-головы и надежных-рук мистера Херда имеет свои границы и что единственный заметный прогресс был сделан наименее известным, наименее опытным, наименее харизматичным и наименее поддающимся описанию Джоном Мэйджором. По окончании уик-энда результаты опросов подтвердили то же, что было сказано семь дней назад — что мистер Хезлтайн мог бы победить лейбористов, — но теперь уже с той зловещей оговоркой, что и мистер Мэйджор тоже мог бы, и даже с еще большим преимуществом. Все эти предварительные результаты опросов следовало бы с легким сердцем сбрасывать со счетов, но если более ранний опрос давал мистеру Хезелайну дополнительное доверие, то почему бы не предположить, что это доверие было бы оказано и мистеру Мэйджору. С какой стороны ни возьмись, толку мало, особенно в том непонятном, как будто загипнотизированном состоянии, в котором оказалась Консервативная партия. Они убили Злую Ведьму и вышвырнули ее в навозную кучу, но они по-прежнему верили в чародейство. Они давно были знакомы с колдуном Хезом; может, у этого невыразительного малого, о котором они так мало знали, был какой-то специальный джу-джу, о котором им пока что просто не было известно?

В тот финальный вторник утром мистер Мэйджор открывал японский банк в Сити, мистер Херд фотографировался в министерстве иностранных дел с Александром Дубчеком, а бедный мистер Хезлтайн вынужден был отправиться на работу в свое издательство. Результаты стали известны примерно в полседьмого вечера. На сей раз все 372 консервативных члена парламента сподобились проголосовать, не испортив ни одного избирательного бюллетеня: 185 — за Мэйджора, 131 — за Хезлтайна, 56 — за Херда. Раздавались сдавленные крики двух родов: первый — изумления по поводу фантастического прогресса Мэйджора и второй — негодующего разочарования из-за ситуации, которая опять сложилась в силу особенностей данной избирательной системы. Если миссис Тэтчер не хватило четырех голосов для непреложной победы, то Мэйджор подошел еще ближе: ему не хватило двух. И что эти правила, эти треклятые правила, которые не имели к консерваторам никакого отношения и которые выводили из себя всех кого только можно, — что они теперь говорят? Они предписывают третье голосование в течение двух дней, причем обоим кандидатам, находящимся в подвешенном состоянии, приказывалось не сдаваться, хотят они того или нет. После чего произошли две вещи. Во-первых, Хезлтайн и Херд во всеуслышание признали свое поражение, объявив, что в третьем туре они будут голосовать за Мэйджора; а вскоре после этого «Комитет 1922 года», куда входят консерваторы-заднескамеечники и который отвечает за проведение выборов лидера, решил, что тот свод правил, с которым они обязаны работать, был чудовищным, не имеющим никакого отношения к тори, бредом сивой кобылы. Повторное голосование? Да вы хоть когда-нибудь слышали о чем-либо подобном? Третьего тура не будет, так и знайте. Да за кого их принимают, чтобы им морочил голову какой-то ноль без палочки, который, кем бы он там ни был, дезертировал из партии к «розовым»?

Так второй уроженец расположенного в Восточной Англии города Хантингдон был избран управлять страной — первым был Оливер Кромвель. А стране осталось только гадать над маленькой тайной: как это миссис Тэтчер, которую поддержали 204 консервативных депутата, лишилась премьерства, тогда как мистер Мэйджор, которого поддержали только 185, приобрел его. Вообще тут пришел звездный час ненормальных нумерологов и специалистов по статистике: тори, низложив премьер-министра, прослужившего в этом столетии дольше всех прочих, заменили ее самым молодым премьером этого века. (Предыдущим самым младшим был лорд Роузбери, который в 1894 году унаследовал власть от величественного предшественника — Гладстона. Так совпало, что Роузбери был также большим почитателем Кромвеля. Мистеру Мэйджору не рекомендуется педалировать более близкое сравнение с премьерством Роузбери, которое стремительно обернулось неприятностями — Асквит[50]сказал, что это была «пахота песка». Роузбери остался не у дел через шестнадцать месяцев, потерпев поражение в Палате общин при голосовании о снабжении и резерве боеприпасов к стрелковому оружию. У самого Мэйджора есть максимум восемнадцать месяцев до того, как он обязан был назначить всеобщие выборы.)

Страна также уселась поудобнее, чтобы поломать голову над еще большей тайной: кто таков этот Джон Мэйджор, человек, которого за пять минут пропихнули разом и в лидеры, и в премьеры, который за четыре дня кампании добился большего, чем Майкл Хезлтайн за пять лет поглощения благотворительных обедов из резиновых кур по всей стране. Что нам известно о нежданном триумфаторе? Он, твердили нам во время выборов его сторонники, не исключено, слишком часто, — «обычный человек из народа». Его отцу, когда он произвел на свет Джона, было шестьдесят шесть, он зарабатывал на жизнь эстрадными представлениями в мюзик-холлах и цирках, и у него, на пару с его первой женой Китти Драм, в программе был номер, называвшийся «Драм и Мэйджор». Впоследствии он открыл дело по производству садовой утвари, втом числе гномов. Школьное обучение Джона закончилось в шестнадцать; он трудился чернорабочим, девять месяцев перебивался на пособии, а затем подал заявление с просьбой переквалифицировать его в автобусные кондукторы. «Нас было трое, — вспоминал он в свою бытность канцлером Казначейства, — и проверялись наши знания по арифметике, а затем был экзамен на то, как мы управляемся с этими машинками, и тут я оказался не лучшим». (Интересно заметить, насколько несущественной стала академическая квалификация для того, чтобы достичь высших должностей. Совокупные достижения нынешних лидеров двух главных политических партий — одна степень бакалавра без отличия на двоих, полученная со второй попытки в Университете Уэльса. Как прикажете толковать это — как проявление здоровой меритократии, удручающего антиинтеллектуализма или просто списать это на случайность?) Мистер Мэйджор, который также мечтал о том, чтобы стать профессиональным игроком в крикет, получил место в страховой компании, затем устроился в Standard Chartered Bank. Работа в местных органах самоуправления в Южном Лондоне привела его к политике в масштабе страны, месту в парламенте в 1979-м, работе в аппарате «главного кнута»[51], нескольким второстепенным постам, не самым веселым трем месяцам на должности министра иностранных дел и затем году в Казначействе. Считается, что он на правом фланге партии в вопросах, касающихся экономики, на левом — по социальной политике, в центре — по Европе и скорее бог знает где в отношении прочего мира. Все, кто работал с ним, описывали его — до настоящего по крайней мере времени — как порядочного, честного, компетентного и трудолюбивого; слово «дарование» упоминалось нечасто. Его первый ход при формировании Кабинета был довольно дальновидным: он сделал Майкла Хезлтайна министром по делам окружающей среды, назначив, таким образом, главного консервативного критика избирательного налога ответственным за улаживание проблем и спасение шеи правительства. (Как раз в дни возвращения Тарзана безработный линкольнширский каменщик стал первым человеком, которого посадили в тюрьму за отказ платить избирательный налог; трудно было подобрать для этого инцидента более идеальное место, поскольку случай произошел в Грэнтэме, городе, известным главным образом тем, что в нем родилась Маргарет Тэтчер.) Второй ход Мэйджора был менее дальновидным: пообещав собрать Кабинет, «где засияют все таланты», он забыл включить туда хотя бы одну женщину.