Брачный транзит - Надя Лоули

От всех этих мыслей Алька расстроилась настолько, что почувствовала себя совершенно больной. Она даже пощупала лоб. Вот это да — горячий! Да и горло вроде побаливает. Поставила градусник. Тридцать восемь. Ничего себе, погуляли! К ночи ей стало совсем плохо. Горло точно обручем стянуло. Глаза горели, а тело скрутила страшная ломота.

Три дня она ничего не ела, лежала и пила теплую воду с лимоном. Надо же, хоть бы одна сволочь позвонила. Вот так сдохнешь, никто и не хватится. Хотя все, наверное, думают, что она с Сергеем. Сама Алька звонить никому не хотела.

Она засыпала, просыпалась и чувствовала, что болезнь постепенно покидает ее. А вместе с болезнью и еще что-то. То, что было ее чувством к Сергею. То, что, как наваждение, преследовало ее все эти годы — неизжитая память о Стефане.

Тридцатого она проснулась совершенно здоровой.

А тридцать первого позвонил Сергей. Вялым, заплетающимся языком он бормотал извинения, говорил, что все это время работал у себя дома, заканчивал портрет. А сейчас примет душ и приедет к ней.

— Сережа, дорогой, не приезжай, не надо. Ни сегодня, ни завтра, никогда.

И она повесила трубку.

Впервые она встретила Новый год одна. И совсем не огорчилась этому обстоятельству. Несколько человек, с которыми она хотела бы разделить этот праздник, были далеко, в другой стране. И куранты прозвенели там на два часа раньше. Когда Алька звонила поздравить, Екатерина Великая сказала, что она тут по-стариковски, с соседями, уже открыли шампанское, и все у нее хорошо, не надо волноваться.

Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Ну и хорошо. Одиночество в разумных дозах ей не повредит.

Алька открыла шампанское. Подошла к окну. В квартире напротив шторы были раздвинуты. Виднелся край накрытого стола. По телевизору президент поздравлял всех с Новым годом.

Она выпила бокал до дна. За все, что еще случится с ней. За все, хорошее и плохое. Она готова была принять все.

Медленно, не достигая земли, точно исчезая в ином, недосягаемом измерении, падал снег. Кто-то включил на полную мощность «Жизнь в розовом свете». Голос Эдит Пиаф перемешался со снегом и смехом за окном…

Алька накинула шубку и вышла на улицу, чтобы затеряться в толпе гуляющих парижан.

После новогодних праздников время полетело быстро. Работа, занятия, дом. Редкие выходы в театр или в один из русских клубов.

В школе у нее набралась новая группа учеников. Русский язык они начинали учить с нуля. Десять человек, и все из правительственных структур и политических институтов. Для них даже была разработана специальная программа с историческим и политическим уклоном. Алька немного волновалась: директор школы подчеркнула, что давать уроки людям из правительства очень ответственно. Она придирчиво оглядела Альку, как бы ища, что этим важным господам может особенно, на ее вкус, не понравиться.

— У вас слишком яркая губная помада, мадемуазель Александра.

Алька понимающе и сочувственно опустила глаза:

— Завтра этого не будет.

Она тщательно подготовилась к первому уроку, приехала в школу пораньше и развесила в классе таблицы с алфавитом и яркими рисунками с русскими буквами. Представила, как важные господа будут заниматься по этим детсадовским, в сущности, пособиям, и улыбнулась: что делать — охота пуще неволи.

Урок прошел нормально. Но зрелище было, наверное, то еще. Маленькая хрупкая учительница с белокурой челкой до бровей и солидные дяди, внимавшие ей с прилежностью первоклашек. Хотя кроме русских букв они явно успели хорошо разглядеть и русскую учительницу, милую и ясноглазую.

Из всей группы этих представительных, играющих не последнюю роль в общественной и политической жизни страны мужчин внимание ее привлек «ученик» с третьей парты, высокий, с карими смеющимися глазами и высоким умным лбом — Патрик Дювайер. В графе «место службы» значилось, что он работает директором Бюро по связям с общественностью при Объединенной социалистической партии.

И он действительно там работал. Однако Патрик не был идеалистом и не строил иллюзий относительно того, как делается политика. Просто продвижение этого «товара» на рынок было его работой, которая у него очень хорошо получалась. И поэтому работал он там, где ему платили больше.

Патрик позвонил в школу после новогодних праздников, и его записали в класс дебютантов. Последние две недели он готовил программу поездки в Москву делегации правящей Социалистической партии. В школу иностранных языков его направили на три месяца: русский язык был необходим для общения с коммунистами новой формации во главе с Михаилом Горбачевым, необычайно популярным во Франции. Все-таки французские «товарищи» не теряли надежды наконец-то «договориться» с русскими коммунистами.

«Однако, посмотрим, что из этого выйдет», — подумал Патрик, переводя взгляд с ничего не говорящей ему кириллицы на прелестную молодую учительницу. И ему самому не вполне ясно было, к чему относится эта фраза: надежде французов законтачить с русскими, его авантюрной попытке выучить незнакомый язык или голубым глазам мадемуазель Александры.

Когда-то он был молодым, чрезвычайно успешным журналистом, освещавшим политическую жизнь Франции. Прославившись однажды на телевизионных дебатах в предвыборной президентской кампании, он получил предложение сотрудничества сразу от нескольких политиков и сменил хлопотную и небезопасную работу журналиста на должность спичмейкера в аппарате одного из лидеров правящей партии.

Десять лет спустя у него было все. Интересная и весьма высокооплачиваемая работа, связи на всех уровнях, достаток, работа, жена и двое маленьких детей. У Мирей, казалось, никогда не было повода беспокоиться о сохранности своего семейного очага. Уравновешенная, уверенная в себе, она вполне доверяла своему импозантному супругу, прощала ему постоянную занятость и частое отсутствие дома даже по выходным и праздникам, ведь того требовал характер его работы.

Когда дверь за последним учеником закрылась, Алька с облегчением вздохнула. Урок прошел на высшем уровне. Все остались довольны, и она в том числе. До начала занятий со следующей группой было два часа. Ехать домой нет никакого смысла. Выйдя из школы, Алька дошла до улицы Сены, чтобы перекусить в одном из недорогих кафе. После обеда она решила пройтись по району, в котором у нее осталось много белых пятен.

Это был Седьмой округ Парижа — исторический, официальный, очень престижный и когда-то очень богемный. Алька хотела найти улицу Амели, где раньше находился «Притти-отель»: она только что прочитала воспоминания Нины Берберовой. Спрашивая дорогу у прохожих, Алька дошла до улицы Гренелль, там свернула на улочку Амели.

Вот, оказывается, где в апреле 1925 года поселились Владислав Ходасевич с Ниной Берберовой и прожили самое, может быть, трудное время своей жизни. Здесь Нина метрами вышивала крестом — «стегала свои крестики», чтобы прокормить себя и мужа. Эта улочка видела слезы их надежд и разочарований.