Дети разлуки - Васкин Берберян

– Признаюсь, я задаю себе вопросы, – продолжал Микаэль, – потому что считаю, что нужно твердо верить, не иметь сомнений или раскаяний, – закончил он.

В этот момент трижды прозвенел звонок, означавший, что настало время обеда.

Микаэль сидел на деревянном табурете, наклонившись вперед всем телом, и играл на рояле. Его подвижные гибкие пальцы, казалось, едва касались клавишей, перебирая их с удивительной быстротой. У него был сильный и немного хриплый голос. Он пел «Йезебель», популярный в то время шлягер. В общей гостиной кто-то читал, кто-то играл, а многочисленные поклонники Микаэля собрались в кружок вокруг рояля, приплясывая в ритм песни. Если кто-то осмеливался подпевать, другие тут же шикали и толкали его локтями. Никто не должен был портить впечатление от исполнения песни, потому что Микаэль был неоспоримой звездой колледжа. Его идеальный американский акцент и хорошо поставленный голос напоминали Фрэнки Лэйна, Джина Келли и даже иногда самого Фрэнка Синатра. Азнавур с энтузиазмом покачивал в такт головой, вместе с двумя другими товарищами импровизируя и пританцовывая. Микаэль закончил петь на высокой ноте, это был его собственный творческий вклад, который вызвал восторг у поклонников и шквал аплодисментов. Юноша вскочил и поблагодарил легким поклоном всех собравшихся, как заправский крунер^[23].

Постепенно все слушатели разошлись. Эти краткие мгновения веселья помогали студентам преодолевать остаток тяжелого дня.

– Слушайте все!

Некоторые молодые люди еще не покинули зал, кто-то разговаривал в холле, некоторые бродили по саду. Голос Габига, преподавателя естествознания, привлек их внимание, перекрыв звон тарелок, которые в этот момент как раз выносили из столовой.

– Подойдите сюда, я не могу кричать, – сказал учитель, размахивая конвертом с американской маркой и цветными полями, разорванным с одного края.

Мальчики собрались в холле, окружив учителя.

– У нас тут письмо от Дикрана Самуэляна, вы помните такого, верно?

Студенты негромко переговаривались, кое-кто криво ухмыльнулся. История с Диком была уже пройденным этапом. Парню удалось вовремя пересечь границу, избежав полицейского контроля, и он добрался до Вены. Оттуда он позвонил отцу, умоляя позволить ему вернуться домой. Он был готов на все, лишь бы не жить в колледже. Господин Самуэлян поверил ему и сразу же выслал деньги, чтобы тот мог вернуться в Детройт.

– Угадайте, кому адресовано это послание? – спросил Габиг, старательно расправляя листок.

Микаэль вздрогнул, догадавшись и начиная чувствовать себя неловко. Публичное чтение писем в случае, если святые отцы считали это целесообразным, стало неприятной привычкой. Но в колледже все было общим, даже секреты.

– Сейчас я вам зачитаю, – продолжал Габиг. – «Дорогой Бакунин, надеюсь, что с тобой все в порядке. Здесь собачий холод, fucking freezing, man, а в Венеции?» – Учитель прервался и обвел всех собравшихся взглядом. – Великая литература, не находите? – проговорил он с сарказмом. – Ну-с, так продолжим: «Простите меня, если я подставил вас своим бегством, но оставаться там у меня уже не было сил. Твой френч я сохраню как память о тебе. В тот вечер шел сильный дождь, а у меня не было ничего, чтобы накинуть на плечи. Пост скриптум. Ничего не добавляю, потому что письмо наверняка вскроют. Но все-таки, даже если колледж жуткая дыра, иногда мне его не хватает. Привет Азнавуру, Бедросу, Керопу, и вообще всем. Вы лучшие друзья, какие у меня когда-либо были. Дик-вор».

Когда он закончил читать, среди молодых людей установилась неловкая тишина, будто искренность Дика тронула их до глубины души. Учитель приблизился к Микаэлю и протянул письмо. Тот схватил его так неловко, что монах покачнулся, потом Микаэль развернулся и бросился бежать вверх по лестнице, что вела в палаты. Гнев стучал в его висках, и все внутри клокотало от унижения.

Где ты? Что это за место? Я ничего не вижу.

Тебя унизили, растоптали твою честь.

Тебя закрыли в темноте. Тебя бросили туда, как животное на скотобойню.

6

Советский Союз, 1952 год

Их было много в темноте товарного вагона, направляющегося бог знает куда. Кто-то сказал, что их везут в Сибирь, но ничего более.

Поезд шел без остановок, и стук колес монотонно отбивал ритм, лишь время от времени прерываемый свистком локомотива. В тишине вагона Габриэль слушал этот стук и представлял, что пишет песню на его мотив. Слова были бы веселые и остроумные, в противовес его душевному состоянию. Он закрыл глаза в надежде заснуть хоть ненадолго.

Его отец подписал признание. Мертвенно-бледный следователь все-таки заставил его, мучая, обзывая, угрожая, пока Сероп не сдался и не признал себя врагом народа. Но в то же самое мгновение, подписывая признание, он бросил в лицо своему мучителю:

– Я не враг никому. Я приехал в эту страну, потому что разделяю ваши идеологические убеждения. Я люблю Армению. Я пошел на жертвы, чтобы выкупить билеты для себя и семьи на пароход, а потом на поезд, который привез нас сюда. Я всегда верил в нее и верю до сих пор. Вы ошибаетесь, это страшная ошибка, умоляю вас, – добавил он тихо.

Потом пришел Дмитрий. Сначала он отпечатал на отремонтированной машинке свой рапорт об обыске, проведенном в доме, подчеркивая, с какой враждебностью он и его люди были встречены семейством Газарян. Затем он описал буйную реакцию Габриэля, который напал и ранил одного из сотрудников чугунной лампой, и предположил, что мальчишка спрятал обложку книги на кухне, когда ходил туда под предлогом выпить стакан воды. Наконец он заявил с явной досадой, поправляя серый чуб, что отец все время покрывал сына самым что ни на есть постыдным и достойным осуждения образом. С такими бунтарями, как Сероп и его сын, было бы трудно строить светлое будущее в Союзе…

– Что ты можешь сказать в свое оправдание? Говори, защищайся, ты еще можешь спасти себя! – кричал мертвенно-бледный следователь.

– Видите ли, эта книга – подарок кузины, Мириам, которая давно живет в Америке, она прислала ее мне вместе с другими вещами много лет назад. Мы тогда еще жили в Греции, а когда мы собрались уезжать, я не мог, то есть мне было жаль оставлять ее там и… – Сероп старался оправдаться, но вконец запутался и замолчал.

Тогда Габриэль, громко и четко произнося слова, сказал:

– Это была моя любимая книга. Тетя прислала ее мне, и я читал ее, несмотря на то что не очень хорошо знаю английский.

Дмитрий и молодой сотрудник переглянулись, а на лице следователя промелькнула едкая улыбочка, пока секретарь на мгновение застыл, но пришел в себя сразу же и продолжил печатать с удвоенной скоростью.

– Отвезите их на вокзал, – была последняя фраза, сказанная следователем.