Пинбол - Ежи Косински

Он также снял ее, когда она, уже умиротворенная, сидела в ванне, а еще с феном в руке, так, чтобы волосы разметались и скрыли от камеры лицо. Затем, чтобы сохранить о ней воспоминания, он для себя самого сфотографировал каждую фазу ее одевания: в трусиках, потом надевающей чулки и туфли, в расстегнутой блузке, в застегнутой, шагнувшей в юбку, застегивающей ее на талии.

С течением времени Домострой изменил свое мнение относительно того, какое место занимает Андреа в его жизни. Он по-прежнему испытывал в ней необходимость, но его стало злить это чувство. Хотя он всей душой стремился быть с ней, не желая лишиться ни на миг обладания ее телом, которое она предоставляла с такой готовностью, однако чем больше узнавал ее, тем сильнее восставал против этой зависимости. Он боялся, что стал походить на тех сексуально озабоченных неврастеников, которых всегда презирал, мужчин и женщин, впавших в зависимость от гарантированного осуществления своих сексуальных предпочтений и искавших удовлетворения лишь в безопасной и предсказуемой обстановке частных эротических клубов типа "Ученика чародея".

Была и еще одна причина, по которой Андреа стала его раздражать. В ее неугасающем интересе к Годдару, бесконечных рассуждениях о нем, о его деньгах и любовницах, она придавала его музыке наименьшее значение. Домострой находил это оскорбительным.

— Однажды… — сказал Домострой, притягивая Андреа к себе, касаясь губами ее губ и выдыхая слова ей в рот, — однажды может случиться, что ты будешь точно так же лежать с кем-то, кто может оказаться Годдаром, — и он может спросить тебя о чем-нибудь, что запомнилось ему из твоих посланий. Ты должна быть готова к этому! — И он так сжал ее плечи, что Андреа поморщилась от боли. — Чтобы облегчить ему задачу, я собираюсь упомянуть в письме какую-нибудь из тем, что ты сейчас изучаешь в Джульярде — жизнь и письма Шопена, к примеру. Но ты должна постоянно быть начеку. Даже в пылу страсти ты должна помнить все, что я написал, и быть готова правильно отреагировать на любые его попытки выяснить, ты ли писала эти письма.

Она высвободилась из его объятий и ядовито заметила:

— Не будь дураком, Патрик. Годдар не станет устраивать мне в постели перекрестный допрос, как это делаешь ты. У него на уме будет совсем другое.

— Думаешь, Годдар не обратит внимания на то, как тщательно я скрываю лицо? А вдруг он подумает, что я уродлива или покрыта шрамами?

— Возможно, но в таком случае он полюбит в тебе все остальное.

— Может, он уже давно любит кого-то другого.

— Может быть. Но если его подруга знает, кто он такой, значит, в нем для нее нет тайны, а в ней для него. Считая его величие чем-то само собой разумеющимся, она не удовлетворяет его тщеславие, тогда как ты в своих письмах только этим и занимаешься. Будучи его любовницей, она в лучшем случае способна насытить его похоть, а ты сможешь разбудить его себялюбие — первую скрипку в любви. С ней ему все понятно. С тобой он ощутит желание и восторг. Представь, как ему захочется быть с тобой!

— Представь, как захочется мне!

— Представляю. А также знаю, что как только Годдар поймет, откуда ему начинать поиски, нам с тобой придется найти другие места для встреч. Здесь или даже в "Олд Глори" это станет небезопасно: он — или его шпионы — могут следить за тобой. А ведь ты не хочешь упустить Годдара просто ради того, чтобы сохранить Патрика Домостроя, правда?

— Разумеется, не хочу! — отозвалась Андреа. — Как же Годдар узнает, кто я такая?

— По ключам, которые я оставляю в письмах к нему. Не волнуйся, я позволю ему преуспеть в этих поисках.

— А если он все же потерпит неудачу?

— Я пошлю новые письма. С новыми ключами.

Она потянулась и зевнула:

— Интересно было бы знать, что сейчас делает наш таинственный незнакомец.

— Должно быть, гадает, кто ты такая! — сказал Домострой.