ШИКанутые девчонки - Женя Гламурная

— Этот фотограф, Том. Понимаешь, он гений… Снимал для кучи разных журналов, даже за рубежом. Так что ты делай все, что он попросит. Старайся его не раздражать, хорошо?

Конечно, Тамара и не думала никого раздражать. Вот девчонки в институте обзавидуются, когда увидят фотографии!

«Гениальный фотограф» оказался худым прыщавым парнем в грязном берете с фотоаппаратом «Зенит». Роль софитов играли два прикроватных торшера. Да разве этих гениев поймешь?

Через два часа съемки фотограф заблестел глазами из-под сальной беретки и предложил Томке снять блузку. Она растерянно посмотрела на Вову. Он пожал плечами.

— Ты не волнуйся, ничего видно не будет, — прогнусавил фотограф. — Мне кожа нужна.

Так противно Тамаре никогда раньше не было. Но потом стало еще противнее. Потому что Вова сразу после знаменательной фотосессии пропал и больше не появлялся. Томка поплакала в подушку, скушала кучу пирожных, потолстела за неделю на два килограмма, поплакала еще, пропустила немереное количество тренировок и наконец успокоилась.

Рано успокоилась. Через месяц, просматривая журнал с телевизионной программкой, Тамара увидела свое фото, то самое, где без блузки, в разделе заставок для мобильника.

И начались гонки на выживание. Она охотилась за всеми журналами в доме и вырывала из них странички с картинками, чтобы фото не увидели родители. Через некоторое время они стали замечать неладное, пришлось выдумывать бредовую историю про то, что рекламки скринсейверов жизненно необходимы одной из подруг.

По-настоящему ужасно было то, что в городе продавались всего два журнала с местной ТВ-программой и в конце концов кто-нибудь из знакомых мог увидеть фото.

Увидел не кто-нибудь. Увидели почти все. А кто по рассеянности не заметил, тому рассказали доброжелатели. Если у парня в институте был мобильник с цветным дисплеем, на экране непременно красовался Томкин во всех смыслах выдающийся бюст. Педагогам ее, конечно, не выдавали, но в середине октября скринсейвер, который стал в городе безумно популярным, а поэтому печатался в увеличенном формате, заметила тренер, Мария Валериановна. Валерьянка ей в этот раз действительно понадобилась. Пока она приходила в себя, журнал перекочевал в кабинет к ректору, и на следующий день родителям сообщили об исключении Томки.

Было очень жалко маму. Она всю жизнь мечтала о карьере профессиональной спортсменки, но ей помешало здоровье, а дочке, получается, собственная, не поддающаяся описанию глупость. Лучше бы мама кричала или ругалась, тогда бы Тамара почувствовала себя наказанной, а значит, пострадавшей и не такой виноватой. Но она просто перестала с ней говорить. Мария Валериановна плакала, когда любимая ученица пришла забирать документы. Вот вам и Олимпийские игры…

Других спортивных вузов в городе не было. Наверное, стоило сражаться, ехать в другой город или умолять ректора прежнего института оставить ее на курсе, но одна Тамара делать этого не могла, а мама просто перестала в нее верить.

Томка поехала в Москву.

— Знаешь, сначала мысли такие были бредовые: найти этого Вову, заманить как-нибудь в милицию ну или придумать другой способ… Мне парни во дворе говорили, он из Москвы. И никакой не редактор, конечно. А потом я работу нашла — не хотелось у родителей на шее сидеть — и успокоилась.

— А мама что?

— Мы с ней так и не общались с тех пор, — вздохнула Томка. — Папа говорит, обо мне при ней вообще стараются не упоминать — сразу плакать начинает. Неужели для нее это было настолько важно?