Новый американский молитвенник - Люциус Шепард

Мне нравилось выступать, потому что толпа, казалось, сливалась в одного человека, и я говорил легко, без всякого напряжения, как будто объяснял суть нового стиля какому-нибудь зэку из Уолла-Уолла, который принес пять пачек «Мальборо» в уплату за то, чтобы получить работу на кухне или письмо от подружки. Как и в те времена, я забывал обо всем, увлеченно сочиняя молитвы для отдельных людей, и почти не обращал внимания на вардлинитов, которые в своих черных одеждах и с пугающе сосредоточенными взглядами выделялись на фоне пестро разряженной толпы, словно передовой отряд какой-то революции. Но в тот вечер, когда я под аплодисменты зрителей вышел на сцену и открыл рот, чтобы произнести заготовленную фразу, все вдруг показалось мне похожим на сон, в котором обнаруживаешь, что твоя одежда тебе не по размеру. Вместо того чтобы установить с аудиторией контакт, я слышал раскаты собственного голоса и видел, как вздрагивают люди от моих слов, как содрогается их плоть и расширяются зрачки, точно они наглотались яду. В конце концов эффект мне даже понравился. Хотелось усилить его, хотелось наблюдать его снова и снова. Позже я понял, что это отчуждение от окружающих, испытанное мной тогда, вполне могло означать конец тяги к доброте и служению другим, которую я выработал у себя в тюрьме с единственной целью — выжить, замаскировав ею разрушительные черты своего характера, в особенности внутреннее безразличие, прорывавшееся иногда вспышками насилия. Теперь, когда я мог поступать как мне заблагорассудится и оставаться относительно безнаказанным, нужда в маскировке отпала. И хотя тогда я вряд ли смог бы объяснить все это словами, в глубине души я понимал, в какую игру ввязался. Глядя на публику со стороны и чуть сверху, я пришел к убеждению, что эти люди жаждут подчиниться мне. За этим они и приходят. Сидят себе рядами, точно яйца в картонке, и каждому не дает покоя мысль — а что, если под его тонкой скорлупой прячется золотой приз? Поддерживать и укреплять их самообман — моя работа, мой долг. Поняв это, я их слегка возненавидел. Хотя нет, сказать по правде, больше, чем слегка.

— Молитва — это власть, а не жалоба, — говорил я публике в тот вечер. — Вы наделяете Вселенную правом вибрировать в лад с вашей волей, а не клянчите крохи с ее стола. Здесь кто-нибудь знает, что такое фрактал? Поднимите руки.

Там и сям в зале выросли несколько рук.

Я вынул микрофон из стойки и заходил с ним по сцене взад и вперед.

— Те, кто не знает, посмотрите дома в словаре. Эф-Эр-А-Ка-Тэ-А-Эл. Как только прочтете, что это такое, сразу поймете, почему, если где-нибудь в камбоджийских джунглях бабочка взмахнет крыльями, в Карибском море может ни с того ни с сего разразиться сильнейший шторм. Вот до какой степени взаимосвязано все, что существует во Вселенной.[25]Зачем я вам все это рассказываю? Затем, что молитва сильнее какой-то бабочки. — Я снова прошелся туда-сюда по сцене, потом с нажимом повторил: — Молитва. Сильнее. Какой-то. Бабочки. Но только если она точна! Только если она выражает именно то, чего вы хотите! Только если вы сможете выразить в молитве свое «я», она обретет реальную силу. — Тут я сбавил обороты. — Помню, толкал я как-то ровно такой спич одному знакомцу в тюрьме. Джоди Виргман его звали. И не рассчитал, забыл — Джоди так давно сидит, что уж и не помнит, какая она бывает, бабочка эта. Единственное, что он мог себе вообразить, так это старую татуировку у себя на груди, жирную такую бабочищу с голыми девками на крыльях. — По комнате прокатился смешок. — Так что представление у старины Джоди о молитве после нашей с ним беседы вышло странноватое, но ничего, потом выправили. — Я перелистал страницы «Молитвенника». — Сейчас я прочитаю молитву, которую нацарапал для одного человека дома. Для Роберта У. Кинкейда. Он купил землю к западу от города. Разделил ее на участки под застройку и много лет пытался их продавать. Бесполезно. Тогда он попросил меня помочь. Я не для того сюда приехал, чтобы написать молитву для каждого из вас, как написал для Роберта У. Кинкейда. Зато я покажу вам, как именно мне удалось помочь разным людям, а главное, научу вас, как помочь самим себе, как найти слова, которые подойдут вам, и только вам. В этом, как я всегда говорю, и есть весь новый стиль. В подходящих словах. В том, чтобы уйти в них целиком и забыть обо всем до тех пор, пока не услышите свой внутренний голос и не выпустите его наружу.

Я отыскал нужную мне молитву и раскрыл книжку пошире.

Меж смачных поцелуев солнца,

от стен пластмассовых строенья сборного,

что боростанцию Кардвелла помещает,

до месы[26]к западу от Першинга,

где трейлер Бобби Кинкейда, украшен флагами,

к скале приник,

лежит фантомов город, что видит он…

— А теперь я хочу провести небольшой эксперимент, — сказал я, почитав еще минут пятнадцать. — Кто-нибудь из вас работает сейчас над молитвами, с собой у кого-нибудь есть? Поднимите руки.

Примерно четверть собравшихся подняли руки. Я пошарил глазами по лицам, нарочно пропуская вардлинитов (слишком много хотят), и остановился на брюнетке в четвертом ряду. Возраст около тридцати; джинсы и хлопчатобумажная рубашка, какие носят в северо-западных штатах; слегка полновата, в будущем наверняка обзаведется вторым подбородком, и слишком сильно красится, но вполне симпатичная. Похоже, она и сама не знала, хочется ей на сцену или нет, потому что рука ее была едва поднята, как у школьницы, которая не уверена в ответе, но хочет прослыть умной. Я попросил ее подняться ко мне, и она пошла. Я сразу подумал, что она работает где-нибудь в офисе. Карьеру делает. Ее выдавал скрывавший неуверенность налет пренебрежения, присущий обычно подчиненным, наделенным некоторой властью. Звали ее Диана Мосс, а целью ее молитвы, написанной в зеленом спиральном блокноте, было приглашение на свидание от коллеги по имени Барри Стеллинг.