Намерение! - Любко Дереш

– Добрый вечер! Что вас интересует? Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Добрый вечер, – ответила девушка, словно принимая игру в вежливость, хотя и понимая, как это потешно в нашем возрасте. – Вы такой вежливый. Меня интересуют художественные альбомы. В частности, Фемистокл Вирста.

Ах, как по-идиотски в те дни чувствовали себя наши продавцы! Сколько людей доверилось им, заказывая раритеты из самой Москвы, а оттуда – из Москвы – проходил ответ: «д е н е г н е т т ч к в с е м с о с а ть».

– Еще не было поставки, – ответил ей. – Думаю, недели через две что-нибудь наклюнется.

Девушка кивнула, словно понимая двусмысленность отношений с Москвой. Она не настаивала на том, чтобы я оформил ее желание официально, в тетради заказов.

– А давайте-ка я вас сфотографирую, – неожиданно предложила она, и во мне что-то оборвалось. Я глупо пожал плечами. – Но не тут, – продолжила она. – Давайте на улице.

Куда и подевалась моя остраненность! Не смею признаться – после всех этих самозаверений про конец созревания и окончательную сформированность личности я вдруг почувствовал себя десятилетним мальчишкой. Который на людях баламут, а наедине с девочкой – тихий и стыдливый.

Я снова, дурак дураком, пожал плечами и, клоунски усмехаясь, на негнущихся «протезах» поплелся на улицу. А девушка с фотоаппаратом двигалась за мной. Юра отметил наш выход взглядом из-за стойки.

Мы вышли наружу, в проезд Кривая Липа. Девушка предложила сперва перекурить. Тем временем она, мол, сориентируется, как меня лучше снимать. Предложила мне сигарету из своей пачки. Это были синие «Винстон», мои любимые. Я страшно захотел быть чем-нибудь полезным для такой приятной особы. Но, как назло, оставил свою зажигалку за стойкой, так что она мне еще и прикурить дала.

В Медных Буках я, первый парень на деревне, при общении с противоположным полом руководствовался методом консервного ножа – действовал силой, нахально и быстро. А тут меня деликатненько так вывели, как послушного ягненочка. Так что не удивительно, что, пока мы курили, меня аж трясло на нервной почве.

– Боже, вы замерзли, – сказала она и начала согревать в руках мою левую ладонь (курил я правой).

Неужели это происходит со мной? ЧТО ЭТО ВСЕ ЗНАЧИТ?

ЧЕГО ОНА КО МНЕ ЦЕПЛЯЕТСЯ?!

Я что-то пробормотал и курил себе дальше.

Когда от сигареты осталась половина, она сказала с уважением:

– Вы такой молчаливый… Меня зовут Гоца. Гоца Драла. Это такое странное лемковское имя, пожалуйста, не расспрашивайте, потому что я пообещала себе не рассказывать про него ни одной живой душе. Задолбало, понимаете? – она тепло усмехнулась. – А вас как звать?

– Петр, – буркнул я.

Гоца прoтянула руку, чтобы я ее пожал. Ну, я пожал.

– А вы фотографируете?.. – брякнул, лишь бы не молчать.

Девушка подозрительно засмеялась. Она, должно быть, насквозь меня видела, вот и развлекалась, как могла.

– Я фотографирую для развлечения. Чаще фотографируют меня. А вообще я художница.

– О! Такая молодая, и уже художница? – тоже попробовал что-то выдать я, тоже не без уважения. Вроде и комплимент, но опять попал как рукой в говно. Невезуха сплошная. – Было бы интересно посмотреть… на рисунки… – я не был уверен, называется ли это в мире Настоящих Художников именно так, поэтому для верности повторил: – На картины.

Гоца спрятала улыбку. Глазами водила за публикой возле заведения с игровыми автоматами напротив.

– Могу показать. Правда, они большие. Для этого надо пойти ко мне.

Мне послышалось, будто она имеет в виду: «ПРЯМО СЕЙЧАС», и паранойя усилилась. А вдруг это ловушка?

– А давайте я вас сфотографирую вот в этом доме, – Гоца показала на проломанную дверь справа. Это был не имеющий хозяина бомжатник, пустое трехэтажное помещение. На ночь туда часто заползали какие-то обдолбанные придурки, а днем наведывалась милиция.

Гоца уже возилась с дверью. Я помог ей – для пущего эффекта ногой, – и мы вошли. Не мог же я показать, что мне страшно?

По ступенькам поднялись на второй этаж. Гоца снимала меня фотоаппаратом со спины. Она пояснила, что как раз сейчас увлекается инфрасъемкой, и ей эти кадры нужны для видеоинсталляции. Время от времени она цокала еще и фотовспышкой, которая выхватывала из темноты стены, пообписанные граффити. Наконец мы оказались на лестничной площадке третьего этажа, перед закрытой дверью, которая уже никак не поддавалась. С улицы поблескивал слабый свет, однако здешней тьме он ничем помочь не мог. Я только слышал, как шуршит ее, Гоцы, не по-осеннему расхристанная куртка-ветровка и как Гоца дышит. Гоца поправила шарфик под ветровкой, и мы замерли без движения. Молча. Рядом.

– Вам не страшно? – вдруг спросила она, когда наши руки случайно коснулись одна другую в темноте и тут же разлетелись.

– Нет.

– Вы такой храбрый.

Гоца полезла в карман за сигаретами, и мы снова закурили. В голове кружила безумная фраза: «Можно вас поцеловать?» Но от одной мысли, что я решусь это вымолвить, все во мне немело. А попросту говоря, я стеснялся выглядеть дураком. Впервые в жизни.

– Давай на «ты».

– Ладно, давай на «ты», – согласилась она.

– А что ты рисуешь?

Она немного помолчала.

– Ну, это надо показывать. Это нефигуратив.

– А как это?

– Очень просто. Это когда трудно что-то опознать. Абстрактная живопись. Я очень люблю абстракционистов. А ты вообще разбираешься в искусстве?

Я кашлянул, давая понять, что не особенно.

Гоца пояснила, что трудно говорить про нефигуратив, не показывая на примере. Но снова добавила, что это хорошо видно на примере ее собственных работ. Которые, кстати, у «нее дома».

Еще она расспрашивала меня, чем я занимаюсь, нравится ли мне работать в кафе, когда у меня смены, интересная ли тут публика, не крадут ли книжки – словом, держала меня за дурачка. Мы докурили, осторожно спустились по скрипучим ступеням вниз. После такого путешествия я почувствовал, что теперь могу вести себя рядом с ней более-менее адекватно, хотя выходки ее непослушных волос, касавшихся моей щеки, каждый раз пробуждали в животе волны беспокойства.

– Я зайду еще, – пообещала она. – Когда будет Вирста. Покажу твои фотки.

И пошла куда-то в пустой город. Несколько секунд еще звучали ее шаги. Я вернулся в кафе.

С самого начала она мне казалась близкой – по разным причинам. Взять хотя бы уровень ассоциаций. Я часто моделировал свою память в виде альбома фотографий, поэтому образ девушки с фотоаппаратом сразу вступил в резонанс.