Непричесанные разговоры - Айла Дьюар

– Что это? – спросил Клод, с ужасом глядя в тарелку.

– Яичница с фасолью и колбасой.

– Дерьмо собачье, а не еда.

Кора обиделась не на шутку. Как он может так отзываться о ее стряпне? Что он себе позволяет?

– Я это есть не буду, – брезгливо махнул рукой Клод. – Убери эту гадость.

– Нет! Это полезно и вкусно! Ненавижу, когда добро пропадает!

– А я ненавижу дерьмо собачье. («Дерь-мооо собааачье».)

Клод распахнул окно и вышвырнул яичницу вместе с тарелкой на улицу, в темноту. Тарелка, просвистев в воздухе, со звоном разбилась об асфальт; шумно завозмущались прохожие, на ходу уворачиваясь от летающей яичницы: «Что это?» – «Господи! Да это яичница с колбасой! Откуда?»

На четвертом этаже Кора и Клод затаились, чтобы не выдать себя. Утром жирные осколки по-прежнему лежали на тротуаре. А яичницу кто-то съел, то ли четвероногие бродяжки, то ли двуногие.

Итак, воровать Кора с Клодом начали оттого, что им не хватало денег на «эликсир жизни». Это оказалось проще простого. В гастрономе Клод без затей спрятал в рукав бутылку оливкового масла, пока Кора покупала один-единственный рогалик. И наутек. Ликуя, выбежали они на улицу.

– Есть!

Ни Клод, ни Кора прежде не знали такого злорадства. Сдерживая восторг, не спеша они удалялись от магазина. Только не бежать! Бежишь – значит, виноват. Шагом.

Быстрей, еще быстрей. Щеки горят. Не ухмыляться! И не бежать! Держать себя в руках. Еще быстрей! Со всех ног. Сломя голову. С хохотом. Сошло с рук! Тогда-то все и началось.

Через неделю-другую Кора и Клод уже пристрастились к воровству. Их грязная комнатенка ломилась от безделушек. Сперва нужда заставила (приличная еда не по карману, а любимые лакомства Клода – и подавно), а потом втянулись.

По утрам, лежа рядышком в постели, Кора и Клод клялись друг другу не ходить сегодня по магазинам. Так они и говорили – «ходить по магазинам». У них не хватало духу произнести слово «красть» или «воровать».

– Не пойдем сегодня по магазинам, – говорил Клод.

– Не пойдем, – вторила ему Кора. – Нас заметят. Ей-богу, заметят. Не может нам без конца везти.

Слова «поймают» они тоже избегали. Страшно представить, что будет, если они попадутся.

Поднимались они в полдень, выпивали по несколько чашек кофе (чтобы проснуться и разогреть кровь) и завтракали остатками ужина, вчерашней добычей. Обсасывали куриные косточки, подкреплялись «эликсиром жизни» прямо из бутылки, лакомились шоколадным печеньем, пили вино, коньяк. Одевались в краденую одежду, поливались краденым одеколоном и, клянясь друг другу больше не рисковать, шли на поиски приключений.

Заходили в большие магазины в центре города, каждый раз начиная с продуктовых отделов.

– Есть-то надо, – повторяла Кора. – Будем брать только самое необходимое.

– Да. То, без чего не обойтись.

– Есть-то надо.

Но всякий раз на глаза попадалось столько всего заманчивого: банки деликатесной горчицы с белым вином, варенье и конфитюры, перепелиные яйца, конфеты, сыр. Кора и Клод не спеша шли рядом, глядя по сторонам, негромко переговариваясь. Сердца их бешено стучали. Выпрыгивали из груди. У Коры был дар незаметно смотреть по сторонам. Равнодушно, позевывая, а не дико озираясь. Клод расплачивался у кассы за какие-то мелочи. Кора ждала его с добычей. Они прохаживались по отделам, разглядывая и трогая все подряд, набивая карманы чем попало, – тут прихватят шарфик или серьги, там пару галстуков, и бежать! Вдоль по улице в соседний магазин.

Иногда они разделялись. Клод шел за добычей, а Кора ждала у дверей. Сердце у нее колотилось при виде Клода, спешившего к ней сквозь толпу. Потом на охоту шла Кора, а Клод дожидался. И вдруг внезапный порыв овладевал обоими. Они пускались прочь, ускоряя шаг. Кора – впереди, Клод пыхтел сзади. Лица у обоих светились торжеством. Жаль, нельзя раскланяться.

С Принсес-стрит на Роуз-стрит, а оттуда – в темные переулки, куда выходят задние двери ресторанов и баров, где пахнет вином и съестным. Кора в воздухе, Клод, приподняв, притиснул ее к стене. Они рвут друг на друге одежду, целуются, ласкают, спешат насладиться. Бледные, изнуренные, ковыляли они домой с полными карманами и сумками ненужной ерунды. А дома вываливали добычу и всегда – всегда – поражались.

– Выпьем коньяку. Мне нужно выпить, – сказал Клод.

Но Кора вдруг мотнула головой:

– Не хочу.

В ней зрели новые, непонятные ей желания. Тело распоряжалось ею помимо ее воли. Ей хотелось коньяку. А телу – нет. Хотелось кофе. А тело – ни в какую. «Хочу газировки! Только не минеральной воды! Послаще, лимонада!»

Кора заболела. По утрам лежала пластом, стонала, ее рвало. Болела грудь. Ноги отекли, отказывались бегать. Даже по магазинам с Клодом ее больше не тянуло.

– Не могу, Клод. Не могу, хоть убей. Посмотри на мои ноги. Я вся опухла, похожа на чучело. Ненавижу себя.

Клод погладил ее по ноге:

– Ну и не надо. Мы бы попались. А что бывает с ворами?

Вот он и произнес это вслух. Они воры. Их поймают. И всему конец.

– Не знаю, – пожала плечами Кора. – Сажают в тюрьму? Берут на поруки? Мать с отцом меня отправят домой. – Кора отвернулась к стене. – Не хочу домой.

Само собой, Кора была беременна. Девять недель, сказал врач. Предложил аборт, но она отказалась, сочтя беременность наказанием за дурные поступки. А возможно, это судьба пришла ей на помощь, уберегла от падения. Больше Кора никогда в жизни не воровала, разве что ее детям нечего было есть.

– Чего ты больше всего на свете боишься? – спросила Эллен. – Вот я – звуков. Из-за Дэниэла и его делишек, понимаешь? Шороха писем в почтовом ящике по утрам, а еще, бывает, в дверь стучат, а у меня мороз по коже.

Кора задумалась. Она тоже боялась самых обычных звуков. И когда шла за покупками на Принсес-стрит, все ждала, что кто-нибудь да узнает в ней бывшую воровку, что однажды за ее спиной раздастся крик: «Попалась!»