У рояля - Жан Эшноз

Роза была воспоминанием, относящимся к годам учебы в Тулузской консерватории, лет тридцать тому назад. Она училась на последнем курсе по классу виолончели, была сверхъестественно красива и ездила на белом «фиате», немного великоватом для нее, она парковала его каждый день в одно и то же время возле одного и того же бара, садилась на террасе за один и тот же столик и разговаривала всегда с одним и тем же бородатым типом диковатого вида, — нет, судя по всему, он ей не любовник. С каждым днем она казалась Максу все более прекрасной, несмотря на то, что ее нос — единственная деталь в ее лице, которая могла бы вызвать возражение, — был изогнут чуть больше, чем надо, отчего, впрочем, только выигрывал: это был нос египетской царицы, испанской аристократки или хищной птицы — словом, серьезный нос. Макс так устроил свои дела, что в течение целого года каждый день, в одно и то же время оказывался в том же баре, что и она, и занимал столик на той же террасе, ни слишком далеко, ни слишком близко от нее, откуда мог наблюдать за ней, не осмеливаясь заговорить — она слишком хороша для меня, слишком хороша, — да и что он мог бы ей сказать?

Единственный раз, когда Макс отважился сесть за соседний с ней столик, она спросила у него огня, что могло бы сойти за попытку сближения или даже за побуждение к действию, но нет, такая заурядная попытка, такое шаблонное приглашение не может исходить от этой неземной красавицы, сама мысль об этом недостойна, — забудь об этом, забудь. Рассеянным жестом, старательно изображая безразличие, Макс протянул ей зажигалку, так что ни одна искра из этого огнива не подпалила порох. Тем все и закончилось. После, когда она смотрела в другую сторону, он по-прежнему не спускал с нее глаз, но так, чтобы она этого не заметила. А потом настало лето, и Роза со своей неизменной виолончелью растворилась в каникулярной дали. Макс, оставшийся в притихшей Тулузе, зашел выпить стаканчик на ту же самую опустевшую террасу, где за исключением туристов почти не было посетителей, но зато, вот неожиданность, — там оказался тот самый свирепого вида бородач, с которым, за неимением лучшего, Макс затеял разговор.

Разговор этот довольно быстро коснулся Розы, и тут Макс, к своему изумлению, узнал, что именно о нем, Максе, она говорила с этим типом. Все время и без конца о нем и только о нем, так что иногда бородачу даже приходилось просить ее сменить пластинку. Как оказалось, Роза также не осмеливалась заговорить с Максом, как и Макс с Розой, и только раз решилась попросить у него зажигалку. Но и это было не все: как сообщил этот неожиданный источник информации, именно в надежде увидеть Макса Роза каждый день приходила на эту террасу, заметив, что он там бывает каждый день. При этом известии Макс застыл, лишившись дара речи и задержав дыхание, и лишь спустя минуту вспомнил о том, что человеку необходимо дышать, дышать как можно глубже, особенно когда на него накатывает неудержимое желание разрыдаться. И где же она сейчас? Как можно ее найти, есть какой-нибудь адрес или что-нибудь?

— Да нет же, боже мой, — отвечал бородач, — она уехала, закончила учебу и уехала, поди знай куда.

С тех пор Макс провел часть своей жизни в ожидании и надежде на случайную встречу с ней. Не проходило и дня, чтобы он не думал о ней несколько секунд, несколько минут, а то и больше. Это было неразумно. Теперь, когда прошло тридцать лет, Роза, должно быть, живет на другом краю света — если верить тому человеку, ей всегда хотелось уехать куда-нибудь далеко, может быть даже, она умерла, в конце концов, в этом смысле она не отличается от других.