Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

Ты сам видишь, мой дорогой Валькур, какой оборот приняли дела. В создавшихся обстоятельствах я как истинный друг считаю своим долгом по возможности больше разузнать о дальнейшем развитии событий. Будь также уверен в дружбе и всяческой помощи со стороны Эжени, ведь то счастье, которое ожидает меня с нею, не станет действительно полным до тех пор, пока на пути твоей любви к Алине не исчезнут последние препятствия.

Письмо второе

АЛИНА — ВАЛЬКУРУ

6 июня

К каким словам мне теперь прибегнуть? Чем смягчить удар, который я вынуждена Вам нанести? Я в полнейшем смятении, разум отказывается мне служить, и только щемящее чувство боли напоминает, что я еще существую… Зачем я Вас увидела, зачем Ваши милые черты запали мне в душу? Неужели мы рождены на погибель друг другу? Увы, какими мимолетными оказались мгновения нашего счастья! Великий Боже, кто знает? Кто знает, какие сроки нам отпущены? Друг мой, судьба обрекает нас на разлуку… Итак, слова суровой правды наконец сказаны; я даже смогла написать их на бумаге, и притом не расстаться с жизнью!.. Пусть же Ваше мужество будет достойно моего! Отец приказал прервать все отношения с Вами и разговаривал со мною как властелин, любые повеления коего требуют беспрекословного подчинения. У него попросили моей руки, он счел представившуюся партию вполне подходящей, и этого ему оказалось достаточно. Мое согласие нисколько отца не интересует, ведь он преследует только личную выгоду, так что я со всеми своими чувствами должна быть на вечные времена принесена в жертву его прихотям. Не подозревайте ни в чем и не вините в нашем горе госпожу де Бламон: она сделала все от нее зависящее, чтобы помешать этому замыслу, употребила все свое красноречие, да и теперь еще старается что-то придумать. Вы знаете, как она любит меня, и, кроме того, Вам хорошо известно, с какой нежностью она относится к Вам. Мы долго плакали вместе… Этот изверг видел наши слезы, но ничуть не смягчился. О мой друг! Мне кажется, что, привыкнув осуждать других людей, человек неизбежно становится безжалостным и жестоким.

«Это приличная партия, сударыня, — в ярости кричал он матери, — и я не потерплю, чтобы моя дочь отвергла предложение Дольбура, с кем я дружу вот уже четверть века! У него сто тысяч экю годовой ренты! Попробуйте опровергнуть столь весомый аргумент с помощью ваших смехотворных доводов! Разве в наше время кто-нибудь еще выходит замуж по любви?.. Напротив, все делают это лишь по соображениям выгоды: только ее законы ныне связывают людей узами Гименея. Ха-ха, что значит любовь в сравнении с богатством! Разве любовь прибавляет нам уважения в глазах сограждан? На самом деле, сударыня, оно зависит лишь от состояния, а без уважения в обществе не проживешь и дня. К тому же, что именно в моем друге Дольбуре вызывает у вашей дочери отвращение? (О Валькур, увидели бы Вы хоть раз этого Дольбура!) Вы, вероятно, считаете, что мой друг относится к числу тех модных вертопрахов, которые, проведав о богатстве молодой девушки, умеют ей внушить, будто бы сгорают от любви, а затем женятся, забирают приданое и тут же исчезают? Или вас влекут к себе таланты и острота ума? Вот как! Допустим, некто способен сочинить несколько комедий, ряд эпиграмм, пускай он даже прочтет всего Гомера и всего Вергилия, так что же, он, по-вашему, обладает теми качествами, которые необходимы для того, чтобы составить счастье нашей дочери?»

Вы понимаете, друг мой, в кого направлен этот сарказм? Впрочем, жестокосердный отец, боясь, как бы слова его не были поняты нами превратно, тотчас же в ярости добавил:

«Прошу вас, сударыня, немедленно написать господину де Валькуру, что я весьма польщен его визитами, однако же он несказанно меня обяжет, если прекратит их. Я не собираюсь отдавать дочь замуж за человека, не имеющего никакого состояния».

«Но благородство его рода, — возразила мать, — ведь он знатнее меня!»

«Я это хорошо знаю, сударыня. Мы вновь сталкиваемся с тщеславием благородных девиц, для которых имеет смысл только знатность рода. Неужели вы желаете для нашей дочери тех преимуществ, что приобрел я, женившись на вас? Выйти замуж за дворянскую грамоту!.. Объясните, как мне распорядиться с той грамотой, которую вы вручили мне в качестве приданого?.. Я предпочел бы просто двадцать пять тысяч франков в год. Генеалогии похожи на написанные фосфором стихи, что светятся только в темноте; вы знамениты, поскольку невозможно оспорить легенды о вашем родоначальнике: о нем можно вдоволь разглагольствовать, ибо до него никто никогда не доберется. Я знаю, что Валькур принадлежит к знатному роду, а кроме того, обладает в ваших глазах еще одним немалым достоинством — страстью к литературе; однако меня данное соображение нисколько не трогает… Мне нужны деньги, а у Валькура в кармане нет ни единого су. Итак, приговор ему вынесен и я вам советую побыстрее обо всем поставить Валькура в известность».

С этими словами отец удалился, оставив нас с матерью в слезах.

Но, мой милый друг, надежда еще не окончательно покинула мое сердце, и я пролью несколько капель живительного бальзама на Ваши свежие раны. Моя мать, достойная бесконечного уважения, продолжает испытывать к Вам самые лучшие чувства. Она попросила меня написать Вам, что ни в коей мере не желает видеть Вас в отчаянии. Она твердо намерена не складывать оружие и сейчас стремится выиграть время, а оно в нашем положении значит очень много. Итак, Вам пока придется подчиниться приказу отца и больше у нас не появляться, однако Вы можете нам писать и, пожалуйста, не забывайте делать это как можно чаще. Летом из-за одного очень важного дела отец вынужден будет безвыездно оставаться в Париже. Я думаю, матушке удастся его уговорить, чтобы он разрешил нам с нею отправиться на лето в ее небольшое поместье Вертфёй, расположенное поблизости от Орлеана.[2] Поместье это — единственная ценность, которую она смогла принести моему отцу, за что он, как Вы уже знаете, жестоко ее упрекает. Матушка уговаривает президента не торопить события, она стремится убедить его в том, что сама подготовит меня к замужеству и сумеет пересилить мое отвращение к жениху. Главное, говорит она, оставить дочь в покое на некоторое время, чтобы она смогла провести несколько безмятежных месяцев в Вертфёе. Если ей только удастся вырвать у отца согласие, то, мой друг,