Поэтесса. Короткий роман - Николай Удальцов

– Наше Министерство культуры без денег.

А потом, после нескольких извивов мысли и блужданий по словам, был ее вопрос о моем ауросимволизме.

– …Ты, Лариса, – ответил я, своим вздохом изображая полную безысходность ситуации, – ничего не понимаешь в ауросимволизме потому, что ты – женщина, веками угнетаемая, по забитости своей не знающая иных забот, кроме поиска избы, в которую ты могла бы войти. При условии, конечно, что изба непременно окажется подожженной с четырех углов. И то только после того, как переостанавливаешь всех мчащихся во весь опор коней.

И ауросимволизм – явление для тебя непонятное потому, что он с судьбой не борется.

Ауросимволизм не воюет вообще ни с кем.

Потому что то, как выглядит событие, ауросимволизм заменяет представлением художника о том, как выглядит содержание этого события.

Ауросимволизм – это попытка заменить факт сущностью.

– И в чем же сущность факта? – спрашивают меня каждый раз, когда я начинаю говорить об ауросимволизме, символике для души, направлении в живописи, основателем которого, кстати, или некстати, являюсь я.

Впрочем, я являюсь и единственным его представителем.

И, видимо, буду являться до тех пор, пока люди не просто будут задавать этот вопрос:

– В чем же сущность факта? – но и научатся на него отвечать.

Возможно, не всегда правильно:

– В мечте.

– А это нужно? – президент клуба современного искусства редко прерывал меня, и если делал это, то только для того, чтобы задать какой-нибудь по-настоящему важный вопрос.

Но так как я никогда и ни в какой ситуации не знал, как ответить на вопрос женщины: «А это нужно?», и не вполне представляю себе мужчину, готового ответить женщине на этот вопрос во всех ситуациях, я просто продолжил свою мысль:

– Ауросимволизм – это не осознанная, а неосознанная внутренняя потребность.

И еще – ауросимволизм не судья, не прокурор и не адвокат.

Он – свидетель.

И потому на него нельзя обижаться.

Хотя можно убрать, как помеху.

Как компромат.

– Все равно – ничего не поняла, – честно призналась моя поэтесса, и мне нечего было добавить, потому что я сам понимал не все.

– Только после твоих слов я и себя иногда понимать перестаю, – сказала Лариса, а я не подозревал, что ответ на эти ее слова у меня был готов давно. Просто я его никогда не высказывал.

Повода все как-то не было, но после слов Ларисы этот повод появился:

– Если начинаешь заниматься творчеством всерьез, то первое, что ты должна усвоить – не надейся на то, что тебя поймут твои зрители.

Второе – не надейся на то, что тебя поймут твои родственники.

– А третье есть?

– Конечно.

– Что?

– Не надейся на то, что ты сама себя поймешь.

– Почему?

– Потому, что творчество – это осознанное стремление заниматься неосознанным.

– Интересно.

– Что – интересно?

– Что такие умные мысли первыми приходят именно в твою голову, а почему-то не в мою? – улыбнулась Лариса. И я отвел душу тем, что перевел дух:

– Первое, что должно приходить в голову человеку, это то, что то, что приходит ему в голову – приходит в голову ему не первому.

Лариса помолчала, склонившись так, что под распущенными волосами не стало видно ее лица, а потом тихо сказала:

– Ясно.

– Что – ясно?

– Что ты – болтун.

Ауросимволизм… Творчество…

Да ты просто рассказал о том, почему женщины хотят рожать детей…

– …Просветитель, – улыбнулась Лариса и, кажется, даже показала мне язык. – Давай, просвещай народ.

Только это – зря.

– Почему это – зря? – почти серьезно вступился я за народ.

– Потому, что есть мнение: просвещай народ, не просвещай…

…Этот разговор происходил в концертном зале нашего клуба, помещении человек на сто пятьдесят, с хорошей акустикой, позволяющей не только слушать, но и молчать.

Но, даже помолчав, связи между тем, что говорил я, и тем, что сказала Лариса, я не нашел. Видимо, это произошло потому, что она постоянно оказывалась очень сложным человеком.

Я давно заметил, что мне легко со сложными людьми. Мне тяжело с простыми.

И вряд ли я отдавал себе отчет в том, что мое серьезное отношение к современному искусству началось именно с такого отношения к окружающим меня людям…

…Я занимался ауросимволизмом, в котором ничего не понимали мои современники, вместо того, чтобы заниматься реализмом, в котором ничего не понимал я. Впрочем, здесь у меня было одно оправдание – реализм ничего не понимал во мне…