И побольше флагов - Ивлин Во

Сама Барбара не тешила себя иллюзиями относительно Бэзила. Годы разочарований убедили ее в том, что Бэзил никуда не годится. В детстве они вместе играли в пиратов, но игра окончена, а Бэзил все играет, теперь в одиночку. От своей веры в него она отстранилась чуть ли не публично, но все же, как это бывает с иными культами, когда все мифы уже развеяны, источники веры осквернены и мутны, а культ все живет и живет веками, в душе Барбары, в самой ее глубине, сохранилось это детское почитание брата – маленький, едва различимый пережиток въевшегося в кровь суеверия, и в это утро, когда весь ее мир, казалось, зашатался, душой она устремилась назад, к Бэзилу, как если бы современный город вдруг поразило землетрясение, тротуары разверзлись, водостоки вздыбились, небоскребы задрожали и рухнули, и мужчины в котелках и элегантных, купленных в магазинах готового платья костюмах, выросшие в семьях, где ученость и рационализм передаются из поколения в поколение, внезапно обратились к верованиям в лесных духов, колдовским обрядам и стали бы скрещивать пальцы в надежде отвести от себя град из камней и кусков бетона.

Трижды на протяжении завтрака Барбара заводила речь о Бэзиле, и теперь, прогуливаясь под ручку с мужем по террасе, заметила:

– Мне кажется, этого-то он и ждал всю жизнь.

– Кто ждал и чего?

– Бэзил. Войны.

– А-а… Ну, по-моему, все мы в известном смысле… С садами беда. Полагаю, нескольких человек нам удастся отстоять, освободив от призыва на том основании, что они заняты в сельском хозяйстве, но это капля в море.

Это был последний день Фредди в Мэлфри, и он не желал портить его разговорами о Бэзиле. Правда, лагерь их находился всего в нескольких милях от дома и, вероятнее всего, оставаться им там предстояло долгое время, не так давно их стали механизировать, в том смысле, что лошадей упразднили, а танк из призывников мало кто видел. В ближайшие месяцы Фредди планировал наезжать домой и вообще намеревался пострелять фазанов, но хотя о расставании пока говорить не приходилось, он чувствовал, что вправе рассчитывать на бо́льшую нежность со стороны жены, чем та, что проявляла сейчас Барбара.

– Не будь сволочью, Фредди. – И Барбара резким движением пнула мужа в щиколотку, так как еще в первые годы уяснила, что Фредди нравится, когда она ругается и даже может пнуть или дать тумака, когда никто не видит. – Ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Бэзилу требуется война. Не для мирной жизни он создан.

– В общем, это так. Странно только, что он не в тюрьме. Принадлежи он к другому общественному классу, он бы так легко не отделался.

Внезапно Барбара фыркнула:

– Помнишь, как он прихватил мамины изумруды, отправляясь в южноафриканскую Азанию? Но, уверяю тебя, на нашей войне он бы себе такого не позволил. Он вечно лез в горячие точки.

– Если горячая точка это попивать джин в Ла-Пасе, наблюдая, как генералы дерутся друг с другом.

– Ну а Испания?

– Занимался там журналистикой и контрабандой оружия.

– Да, он всегда был солдат manqué^[3].

– Не очень-то он и хотел состояться как солдат! А еще издевался над нашими сборами йоменских и территориальных войск.

– Ох, уж эти ваши сборы! Можно подумать, что ты пропадал на них!

– Если бы было побольше таких, как мы, и поменьше таких, как Бэзил, войны и вовсе бы не случилось. Когда видишь людей вроде Бэзила, начинаешь понимать Риббентропа, считающего, что мы прогнили. И не думаю, что Бэзилу в армии найдется применение. Ему тридцать шесть лет. Ну, может, что-нибудь связанное с цензурой. Он, кажется, знает много языков…

– Вот увидишь, – сказала Барбара, – Бэзил успеет вернуться, вся грудь в медалях, пока ты со своими идиотскими йоменскими добровольцами будешь еще болтаться в Траст-Хаусе в ожидании танков!

На озере были утки, и Барбара позволила Фредди пуститься в рассуждения на этот счет. Она вела мужа по его любимым тропкам к павильону в готическом стиле, где по давней привычке Фредди часто настраивался на романтический лад. Что и произошло. А она все думала о Бэзиле, представляя его в ситуациях, вычитанных из книг о войне, сопоставляла его с теми, кто в ней участвовал. Она видела его Зигфридом Сассуном^[4] – вот он в болотистой окопной жиже встречает рассвет, глядя на часы в ожидании атаки. Она видела его Комптоном Макензи^[5], как паук, плетущим нити Балканского заговора, среди олив и мраморных статуй подрывающим устои монархии. Она видела его Лоуренсом Аравийским и Рупертом Бруком^[6].

Фредди, умиротворенный, обратился к теме развлечений. «Конечно, к началу сезона я друзей на охоту пригласить не смогу, – рассуждал он. – Но поближе к Рождеству не вижу причины отказать кому-нибудь из полка в удовольствии пострелять вальдшнепов».