Позор и чистота - Татьяна Москвина

Дядька заявился в шесть пятнадцать и долго топтался в крошечной прихожей, обнимая Андрея и рассказывая ту чепуху, которую обычно несут гости в прихожей. Как трудно было найти ту самую Песчаную улицу. Но в конце концов «состоялась победа разума над сарсапариллой!», восклицал дядька. Это была цитата из О. Генри, но дядька приписывал ее Ильфу и Петрову, чье острословие донашивал как любимый старый халат.

Тридцать лет назад цитировать Ильфа и Петрова было рискованно – все знали их романы наизусть, и ты мог прослыть пошляком. Но теперь тексты уже мало кто помнил, так что дядька с удовольствием вернулся к стилю общения молодости. Всего-то тридцать лет надо было потерпеть.

……………………………………………………………………

– Кстати сказать, «всего-то тридцать лет надо было потерпеть» – универсальный рецепт успеха на Руси, – заметила Нина Родинка.

……………………………………………………………………

– Ну здравствуйте, женщины! – широко улыбнулся Валера Времин, неопределенно простирая руки вдаль.

Беленькая девочка в белом джемпере привстала с кресла и прилежно кивнула. Вошедший показался ей огромным и пожилым. Бородатый! Карантина же, ослепительно расшитая звездами, насмешливо-щегольски чмокнула кончики сложенных пальцев и метнула в сторону дядьки воображаемый поцелуй. Дядька в дверях несколько сомлел от страха, поэтому Андрею пришлось довести его до места, слегка подталкивая.

– Да что ты, дяденька, не робей, все свои, – утверждал Андрей, который и сам решительно не знал, как себя вести. – Вот! За встречу выпьем!

Он умел открывать шампанское быстро и без взрывов – для этого надо было его стоймя прокрутить на столе три раза вокруг оси. Родственники молча наблюдали за ним. Потом глухо чокнулись – ведь бокалы, налитые шампанским, никогда не звенят, что бы там ни воображала по этому поводу фабрика грез.

– За встречу! – провозгласил Валера Времин и выпил бокал единым духом. – Что, Катя, смотришь? Постарел?

– Так тебе лет сколько. Дело к пенсии идет, – ответила Карантина, чуть только отхлебнув из своего бокала. – Хотя у вас вроде и пенсии нет?

– Почему нет – будет. Я в Москонцерте числюсь… Ты тоже, смотрю, заматерела. Вроде покрупнее стала… Волос поменьше. Была просто грива, помню.

Карантина фыркнула и указала на дочь.

– Познакомься. Это – Вероника.

Дядька взял маленькую руку дочери, посмотрел в удивленные голубые глаза, повеселел.

– Будем знакомы, Вероника.

– Ты папа? – прошептала Ника, пытаясь унять дрожащие губы.

– Как тебе сказать, – растерялся дядька. – Есть такое подозрение…

– Чего-чего? – вмешалась Карантина. – Какое подозрение? Ты давай не заговаривайся. Вот смотри, глаза пошире раскрой и смотри – это твоя дочь. Та самая дочь, которую ты бросил шестнадцать лет назад. Ну как, нравится?

– Кать, ты давай полегче. Не надо таких выражений.

– Давайте выпьем за наше здоровье! – вылез Андрей, чувствовавший себя кретином-затейником.

– Я как раз выражения выбираю. Сижу – и выбираю выражения! Ты что, хочешь сказать, что ты нас не бросил? Что шестнадцать лет с нами вместе жил? Гулял со своей дочкой, книжки ей читал, в садик-школу водил? На дверном косяке ее рост отмечал, песни пел для нее?

– Можно подумать, ты ей книжки читала.

– Ты меня лучше не трогай, Времин. Я на дочь горбатилась, мне некогда было ей книжки читать!

– Во-во, горбатилась, ага. Какое слово подобрала точное… – ответил рассерженный дядька. Чего она перед дочкой его позорит?

Андрей, добровольно взявшийся соблюдать протокол, пробовал было отвести энергию ссоры.

– Давайте спишем наши… э-э… неудовольствия на счет общей сложности жизни! Что делать – ну нет у нас семейных идиллий. Бывает, но редко. Уж получилось, как получилось. Так, может, коньячку?