Зонтик на этот день - Вильгельм Генацино

– Потому что в пятидесятые годы лазерные шоу напоминали бы людям о войне и зенитках.

– Зенитках?

– Ну да, зенитках. Противовоздушные зенитные установки. Во время войны по небу пускали луч мощного прожектора, чтобы обнаружить так вражеский самолет.

– Хорошее объяснение, но неубедительное, – говорит Сюзанна.

– У тебя есть другое?

– В пятидесятые годы лазерные шоу были не нужны потому, что скука тогда еще не завладела всем миром, как это мы видим сегодня, – говорит Сюзанна.

Мы смеемся и пьем. Я не могу оторвать взгляда от женщины, у которой на футболке написано: HARMONY SYMPHONY MEMORY. Огромные буквы, расшитые чешуйчатыми блестками, тянутся по всей ширине, шурша и сверкая при каждом движении женщины. Заведующий отделом культуры забрался на грузовик со светоустановкой. «Мне очень приятно, – говорит он, – что в нашем городе впервые, проходит такое СВЕТОПРЕДСТАВЛЕНИЕ. – Аплодисменты. – Всего здесь установлено пятнадцать прожекторов, каждый из которых дает луч длиною в сорок километров. – Аплодисменты. – На все это мероприятие уйдет сегодня вечером полмиллиона киловатт электроэнергии. – Аплодисменты. – Сюда доставлено сто специальных осветительных приборов, более десятка различных осветительных систем». – Аплодисменты. Я всё записываю. Сюзанна держит мой бокал и смотрит на меня. Беспокойство по поводу моей чуть было не разбившейся жизни трансформировалось в возбуждение, вызванное неожиданно нашедшимся выходом. При этом мне не удается внутренне соотнести свое состояние с радостью и ожиданиями окружающих людей. Я совершенно уверен, что все эти радостные люди без всяких колебаний готовы будут проявить жестокость, если жестокость вдруг окажется более выгодной. И как меня угораздило взяться за эту омерзительную работу или нет, за эту обработку мерзости, или нет, за эту мерзость жизни, – сейчас я не в состоянии отличить одно от другого. Все мое естество противится этой работе, и в настоящий момент я не исключаю того, что завтра позвоню Мессершмидту и откажусь от его предложения. Нет ли здесь поблизости какого-нибудь обрыва, склон которого весь был бы засыпан щебенкой, чтобы я мог зашвырнуть туда свою куртку? Но вокруг одни только музыкальные автоматы, жральни и лавки, мне остается лишь хранить в себе чувство щебенки. Неожиданно я обнаруживаю мальчика лет двенадцати, который устраивает себе на балконе шалаш. Он прицепил к железному ограждению балкона веревку, другой конец которой он заматывает на крючке, прибитом к стене дома. На веревку он навешал несколько одеял, закрепил их бельевыми прищепками и проверил, хорошо ли они держатся. Несколько раз он уходил с балкона в квартиру, откуда возвращался, нагруженный новыми одеялами, подушками и какими-то тряпками. Время от времени он бросает взгляд на коловращение внизу. Балкон расположен на четвертом этаже стандартного дома. Я обращаю внимание Сюзанны на мальчика и его шалаш. Я не уверен, что она заметила, как мальчик спас меня, заставив отвлечься от моих намерений. Я ничего не понимаю в ангелах и, в сущности, не верю в них, но все же не исключаю, что мальчик только ради меня завис там, между небом и землей. Он дает мне возможность, выбраться из хитросплетений работы и времени, он позволяет мне миновать неминуемость происходящего. Он приступил к сооружению крыши шалаша. Для этого он натягивает между балконом и стеной еще одну веревку, навешивает на нее оставшиеся тряпки, а сверху покрывает всю конструкцию еще одним одеялом, которое он тоже закрепляет по углам прищепками. Вход в шалаш у него повернут к квартире. За балконной дверью, наверное, у них кухня, в которой сейчас свет погашен. Света нет ни в одном окне этой квартиры. Вполне вероятно, что родители мальчика тоже болтаются где-то здесь, на площади. Задняя стенка шалаша, та, что ближе к балконным перилам, составлена из двух одеял. Мальчик время от времени раздвигает руками края одеял, так что образуется щель. Эти мгновения, когда в щелочке между одеялами появляется белая рука мальчика и там, в глубине, прорисовывается его неподвижное лицо, снизу едва различимое, – эти мгновения не поддаются никакому описанию, это собственность ангелов, если таковые действительно существуют. Мальчик исчезает на какое-то время в глубине квартиры. Зрители в открытом кинотеатре уже посматривают по сторонам в поисках других развлечений, – нет ли тут где поблизости чего-нибудь покрепче да пожестче. Заведующий отделом культуры слезает с грузовика. Почти сразу вспьгхивают первые лучи, которые начинают кругами гулять по небесам. WAVES дают первый залп, оглушая всю площадь тяжелым ритмом. Мальчик снова появляется на балконе. В руках у него пакетик с провизией и бутылка минеральной воды. Судя по всему, он решил тут обосноваться надолго. Потолкавшись еще немного, мы с Сюзанной уходим. Сюзанна устала и слегка пьяна. Она мечтает только добраться до постели и заснуть. Я провожаю ее до дому и возвращаюсь на площадь. Мне хочется получше разглядеть шалаш и мальчика. В какой-то момент он раздвинул одеяла пошире и прошелся взглядом по шумной, бурливой толпе. В этом взгляде есть недоверчивость – взгляд того, кто сумел спастись. Это мог быть мой собственный взгляд. Через час или около того я отправляюсь домой и ложусь спать. На следующий день, ближе к обеду, я отправляюсь в «Генеральанцайгер», чтобы занести Мессершмидту воздушную статью. Я заворачиваю на Рыночную площадь, потому что мне хочется посмотреть, что сталось с шалашом. Он все еще там. Я стою и смотрю наверх, мальчика не видно, скорее всего, он в школе. Через несколько минут на балкон выходит какая-то женщина, мама, наверное. Она уносит с балкона пластмассовое ведро и старается двигаться так, чтобы не повредить шалаш. От праздника лета ничего не осталось. Лазерное шоу, WAVES, сцена, открытый кинотеатр, громкоговоритель, ларьки – все растворилось без следа.