Джек Мэггс - Питер Кэри

Конечно, я скоро понял, что это не поэзия, а какое-то собрание странных знаков с подписями, сделанными от руки почти под каждым из них.

Вот так это выглядело:

Таких страниц с отштампованными знаками разной формы было много: квадратных или в виде щита, двухлистников или четырехлистников; в каждом знаке был то лев, то чаша или кубок, то корона или фигура, похожая на человека, которого я сразу же посчитал Королем. Я долго смотрел на эти загадочные знаки, пытаясь понять их значение, а когда услышал на лестнице шаги возвращавшегося Сайласа, то вдруг решил, что сейчас он мне предложит вступить в какое-то важное братство.

Однако, вернувшись, Сайлас, казалось, потерял всякий интерес к дальнейшему моему обучению. Вместо того чтобы объяснить мне эти знаки, он забрал у меня книжку и снова спрятал ее в дыре под половицей. Не знаю, зачем он уходил; но я почувствовал запах жареной рыбы, а в камзоле он что-то прятал, какой-то маленький сверток.

Если он думал, что я разделю с ним эту трапезу, то он не на того напал. Но он вынул из кармана серебряную чайную ложечку и велел передать ее моей матери.

— Скажи ей, что я приду завтра, пусть приготовит колбасу на сковороде.

Побоявшись расспросить его о дороге домой, я тронулся в путь по темным ночным улицам, стараясь, как мог, вспомнить дорогу. Блуждая по кривым проулкам, я стремился идти так, чтобы зловонная Темза все время была от меня справа, но часто сбивался с пути, и тогда мне становилось страшно. Один раз за мной погнался пьяница, который пригрозил отрезать мне уши и съесть их, но попался и добрый человек, которого я принял за моряка, — он провел меня до самого Лондонского моста и дал пенни на дорогу.

Как же я был счастлив, когда наконец вернулся домой. Мери Бриттен, вспыльчивая и горячая, обычно держалась подальше от своих питомцев, но здесь она подбежала ко мне и прижала меня к груди, не обращая внимания на сажу и грязь. Когда я вынул пенс и чайную ложку, ее зеленые глаза загорелись, и, взяв меня за руку, она подвела меня к столу и поставила передо мной большую миску супа. Том сидел на кровати и вырезал перочинным ножом крючок для ловли рыбы.

— От него воняет, — сказал он.

Ма Бриттен вертела в руках чайную ложку.

— Он был по-лез-ным, — ответила она, — и для моего носа это по-лез-ная вонь.

Я жадно ел суп. Она налила мне полную большую миску, черпнув из кастрюли поглубже, — чего обычно никогда не делала, — где суп был погуще, с кусками мяса и ячменной крупой. Это не ускользнуло от внимания Тома, который, подойдя к столу, стал смотреть, как я ем.

— Он похож на негра.

— Что ж, черный, как негр, а принес королевское серебро.

Она положила серебряную ложечку на стол, стала вертеть ее пальцем, играя ею, как кошка со старой обглоданной костью.

— Он показал тебе свою книжку? — спросила она меня.

Она смотрела на ложечку, склонив набок свою красивую голову.

Я сказал, что показал.

— Он объяснил тебе знаки?

— Нет, мэм.

— Он научит тебя читать их. — Она снова повернула ложку на девяносто градусов. — Ты будешь читать их на каком-нибудь чайнике получше, чем викарий читает Библию, — сказала она. — Тебе это поможет в жизни.

В этот момент Том, наклонившись над столом, решил взять в руки ложку, однако Мери, заметив это, поспешила вырвать ее из его рук. Кончилось тем, что драгоценный подарок был сбит со стола и полетел на пол, где со звоном докатился до кровати.

Мери, взвизгнув, вскочила.

— Он не нарочно! — крикнул я. Том испуганно прикрыл руками уши.

Мери, сказав, что она знает, что у него нарочно, а что не нарочно, дала ему хорошего тумака в бок.

— Джек сделал это, и это самое главное.

Она схватила Тома за ухо и потащила его к кровати.

— Где она? Где она?

— Вот она, вот она.

Мери увидела ложку и, подняв ее, стала полировать концом фартука.

— Почему я не могу тоже изучать знаки? — выкрикнул Том. — Я тоже хочу хорошо жить. Я должен, я не грязная крыса. Я сын!

Его длинное, всегда бледное лицо стало багровым, и я вдруг с испугом понял, что он плачет. Я думаю, что и его мать не менее меня была удивлена этим, ибо она тут же подобрела. Я впервые увидел, как она обняла ревущего во весь голос сына и, прижав его к груди, гладила по голове.

— Ты мужчина, — приговаривала она. — Мужчина, добывающий мясо.

Это остановило слезы, и вскоре я увидел, каким взглядом смотрел на меня Том, уютно прижавшийся к животу матери.

— Я ненавижу его, — промолвил он.

Глядя ему в глаза, я каким-то чувством понял, что он ревнует, и это очень удивило меня, но вместе с тем я видел, что он испуган. Когда его мать попыталась высвободиться из его рук, он запротестовал и не хотел ее отпускать.

— Я убью его, — сказал он. — Или утоплю.

Мери Бриттен не стала ему перечить. Она встала на стул и, поднявшись на цыпочках, спрятала краденую серебряную ложечку под стропила.

— Это не ненависть к тебе, — сказала она мне. — Это по-своему нормально, так же как нормально то, что ты боишься его, но я должна сказать вам обоим, что вы ничто друг без друга.

Затем она повернулась к Тому:

— Ты можешь убить его, но это будет так, будто ты отрубил себе руку, потому что именно этот чумазый от сажи паренек может вытянуть нас из этой дыры. Для этого его и растят. Вот для кого ты таскаешь в дом мясо.

Только сейчас я могу написать тебе об этом и могу позволить себе почувствовать, о чем не забывал в течение многих лет. Тогда же я почувствовал лишь звон в ушах, а потом обиду. Я устал, слишком много съел супа, однако же сумел сообразить, что сейчас никто не собирается меня убивать. Мне хотелось одного — спать.

Только сейчас я испытываю настоящий гнев: как могла эта сука говорить такое перед мальцом, давая ему понять, что его растят для определенной цели, как свинью или курицу.»