Асфальт и тени - Валерий Казаков

Сухие листья шуршат тихо и ненавязчиво, как перепончатые крылья летучих мышей. Если сидеть на этой давно не крашенной скамейке в старом заброшенном парке и смотреть вверх, на редеющие вершины вековых кленов, то разлапистые листья в источающей свет вышине кажутся разноцветными летучими мышками. В отличие от настоящих эти, рыжие, багряные, бледно-золотистые с зелеными прожилками уже никогда не взмахнут своими расправленными перепонками, чтобы взмыть в уронившее их небо. Они пряным тленом упадут под ноги и останутся здесь до тех пор, пока дворники, серьезные и нелюдимые, словно египетские жрецы, не сгребут их в огромные кучи и не предадут ритуальному огню. Сизый, горьковатый, вышибающий слезу дым оповестит окрест о скорых морозах, которым уже принесены в жертву последние свидетели лета.

Виктор Анатольевич Рестецкий, плотный господин с седеющей шевелюрой, в дорогом серо-застиранного цвета длиннополом пальто, сидел на одинокой скамейке в дальнем углу кленовой аллеи. Он любил это место и часто заезжал сюда на часок, чтобы восстановить кислородно-душевный баланс в мозгах, закипающих от выматывающей чиновничьей службы.

Ему шел пятьдесят пятый год, и больше всего на свете заместитель министра, коим и являлся Виктор Анатольевич, боялся влюбиться. Не флиртануть с какой-нибудь длинноногой оторвочкой из топ-моделей — а именно их в последнее время стало модным приглашать на полуофициальные приемы, — он боялся влюбиться в свою жену.

Впервые с ним было такое лет десять назад.

Однажды, когда карьера его резко пошла вверх, и злопыхатели, а таковых на старте всегда предостаточно, особо активизировались, он днем забежал на минутку домой и остолбенел. Чувство щенячьего восторга, перемешанного с детской застенчивостью и стыдом желания, обдало его с головы до ног. Эльза, в какой-то простенькой размахайке, едва прикрывавшей попу, стояла у окна и, переминаясь с ноги на ногу, самозабвенно трепалась с кем-то по телефону. Солнце, распластанное над городом и просеянное сквозь тоненькое сито занавесок, обволакивало ее высокую стройную фигуру, делая золотистой, таинственной и неземной. Сердце колотилось о ребра, словно птица об оконное стекло. Первым желанием было поскорее скинуть одежду и, закрыв рот жены поцелуем, утонуть в ее оторопевших от удивления глазах. Они оба любили такие неожиданности и потом, отдышавшись, долго хохотали, вертя пальцем у виска. Но сегодня его что-то удержало от этого сладкого безумия. Первая инстинктивная вспышка превратилась в тонкое щемящее чувство, требующее слов, прикосновений, блеска глаз, затаенного дыхания, поцелуев, свиданий, бесцельного упоительного шатания по ночному городу и бесконечных прощаний в пахнущих кошками подъездах. Он забыл, зачем пришел и, осторожно, стараясь не шуметь, вышел из квартиры.

В приподнятом настроении, что-то напевая, он влетел в свою приемную и, предупредив, что его ни для кого нет, осторожно притворил за собой дверь кабинета. Секретарша и референт удивленно переглянулись.

— Виктория Карповна, может, шефа уже назначили, а мы здесь ушами хлопаем?

— Ох, какие вы нетерпеливые! Вчера только документы ушли в канцелярию премьера, а сегодня тебе уж распоряжение. Такое, если верить бюрократической ностальгии, в последний раз было весной пятьдесят третьего, незадолго до смерти Сталина. Тут, Костя, причина иная…

Тем временем Виктор Анатольевич, удобно расположившись в своем кресле, безуспешно пытался дозвониться домой. Короткие гудки раздражали, ему так и виделось, что та обалденная, умопомрачительная женщина, только что воскресившая в нем юношеский пыл, непременно треплется с каким-то мужчиной. Забытое щекотание ревности, сначала едва ощутимое, постепенно усиливалось, еще десяток минут — и воображение начнет рисовать самые невероятные картины. Ох уж это воображение! Дай ему волю — чего оно только не начертит в разогретом желанием мозгу!

Обладатель властного кабинета с удивлением следил за причудливой игрой образов. Поначалу безобидные, они порхали мягко и вкрадчиво, но, постепенно наливаясь фиолетом, выпускали свои невидимые когти и с откровенной жестокостью впивались в замирающее от недобрых предчувствий сердце.

Нагло затренькал мобильный телефон, номер которого знали только самые близкие и нужные люди. Не дослушав противного писка коротких гудков в прижатой к уху трубке, Рестецкий в сердцах вдавил ее в гладкие лунки аппарата и нажал нужную кнопку мобильника.

— Виктор Анатольевич, я… мне больше, — явно севшим от долгих рыданий голосом, пыталась выдавить из себя, по всей видимости, молодая женщина, — мне правда больше не к кому обратиться…

— Извините, а вы кто? — сдерживая на всякий случай раздражение, спросил он.

— Я Вика Мерошко, вы с моим папой вместе воевали на Кавказе, — страх оказаться невыслушанной и неузнанной сквозил в этом умоляющем голосе.

Своего тезку, Витьку Мерошко, он прекрасно помнил, всегда уважал и ценил за преданность боевому братству, а главное — за готовность в любую минуту откликнуться на его зов. Однажды Мерошко в прямом смысле спас его семью от крупных неприятностей, да что семью, семья бы никуда не делась! Витька спас его репутацию, его карьеру, так что этим высоким кабинетом и будущим повышением он в какой-то мере был обязан и ему. Сейчас, насколько ему было известно, неугомонный Мерошко отстаивал славянскую справедливость в преданной всеми Югославии.

— Виконька, малыш, ну-ка успокойся и попытайся мне все объяснить. Ты где?

— Дядя Витя, спасибо вам, я так боялась, что вы меня не вспомните. Я дома, вернее, в квартире, которую мне снимает папа. Дядя Витя, у меня проблемы… — и девушка снова заплакала.

— Диктуй адрес, я скоро буду!

Дверь Виктору Анатольевичу, после надлежащего допроса, открыла зареванная, очень хорошенькая девица, в которой ни при каких обстоятельствах он бы не узнал строптивую, вечно дерзящую школьницу, какой он запомнил Вику пятилетку тому назад.

Конечно же, главной проблемой двадцатилетних девиц в наше время являются двадцатилетние прыщавые недоросли, у которых в яйцах уже пищат птенцы, а мозги все еще похожи на студенистую массу, к тому же воняющую табаком и перегаром.

Викин бой-френд, или френд-бой, кто их там разберет, в хорошеньком подпитии сел за руль ее «восьмерки» и сбил некую гражданку. При разборе в ГАИ Вика подтвердила слова Толика, так прозывалось недоразумение в штанах, что выпивали они вместе, и она знала о его состоянии, передавая ключи своей машины. А данное обстоятельство по всем канонам влечет уголовное наказание. Толик повел себя гадко, чего и следовало ожидать от отпрыска якобы интеллигентной семейки. России никогда не везло с этой социальной прослойкой. Дело принимало для зареванной девчонки скверный оборот. А здесь еще оказалось, что гражданочка убиенная с уголовным прошлым и, соответственно, с такими же связями. Пошли звоночки, ночные стуки в дверь и тому подобное, словом, все, что в таких случаях и бывает в зарождающемся правовом государстве.