Sacre Bleu. Комедия д’искусства - Кристофер Мур

Эмиль Бастард жил в домике, который ему в Дебрях завещал отец, — на северо-западном склоне Монмартра, чуть ниже «Галетной мельницы», чуть выше кладбища. После смерти отца он настелил в домике деревянный пол и провел в него воду, а беговые дорожки и клетки, оставшиеся после грызуньей инсценировки «Бен-Гура», убрал, но жилье все равно осталось не менее эксцентричным, нежели при Ле-Профессёре-I. Миниатюрный ипподром уступил место полкам и столам, заваленным всевозможным околонаучным bricolage — от крохотных паровых турбин до измерительных приборов: лабораторное стекло, пузырьки с реактивами, образцы минералов, батареи и трансформаторы Теслы, людские черепа, нерожденные зверюшки в банках, косточки динозавров и часовые механизмы, умеющие выполнять разнообразные и часто бессмысленные задачи, — к примеру, заводное насекомое, которое бегает по полу и считает оброненные ореховые скорлупки, а потом сообщает о найденном трезвоном крохотного колокольчика.

Как и отец прежде, Эмиль Бастард был ученым и академиком — он преподавал в Académie des Sciences и занимался полевыми исследованиями сразу по нескольким дисциплинам. В Académie его считали чем-то вроде «человека эпохи Возрождения», а население Монмартра полагало чудаком и безобидным психом. Как и отца, его звали Ле-Профессёром.

Профессёр сидел за письменным столом и перебирал заметки, которые делал в недавней спелеологической экспедиции, и вдруг его встряхнул стук в дверь. Такого почти никогда не случалось. Он открыл дверь и увидел очень низенького, однако хорошо одетого человечка — в котелке и с кожаным ранцем через плечо. День был теплый, и человечек нес сюртук на руке, а рукава его были закатаны по локоть.

— Bonjour, Monsieur Bastard, я Анри де Тулуз-Лотрек, художник. — Человечек протянул карточку. — Я пришел в интересах нашего общего друга. Месье Люсьена Лессара.

Профессёр взял карточку Анри и шагнул в сторону, чтобы Тулуз-Лотрек протиснулся в дверь.

— Входите, прошу вас. Пожалуйста, садитесь. — Он показал на диван — там уже восседал частично реконструированный скелет ленивца. — Зверя можно сдвинуть. Это мой нынешний проект.

Профессёр выволок стул из-за стола и уселся напротив гостя. Он был так же высок, как Анри низкоросл, и очень худ в придачу: во фраке он напоминал насекомое — богомола с бакенбардами.

Под ногой Анри хрустнула скорлупка фундука, и художник поморщился.

— Извините, — сказал Бастард. — У меня тут одна машинка скорлупу считает.

— Но зачем по всему полу разбросано?

— Я же сказал, у меня машинка ее считает. Хотите посмотреть?

— Быть может, в другой раз, благодарю, — ответил Анри. Он снял котелок и водрузил его на череп ленивца — тот являл тревожно меланхоличное выражение, вероятно, потому, что скелет собран был не до конца. — Насчет Люсьена Лессара.

— Да, и как там мальчик?

— Вы давно с ним знакомы?

— Больше двадцати лет. Мы познакомились, когда он был совсем маленьким, еще в Прусскую войну. Мой отец отправил его одного ловить крыс в старой гипсовой шахте у кладбища. А когда я про это узнал, пошел за ним. Беднягу Люсьена я поймал, когда он выбегал из каменоломен в полном ужасе. Отец мой был блистательный ученый, но в обращении с детьми далеко не всегда включал здравый смысл. Он относился к ним, как ко взрослым, только маленьким. Ничего личного.

Анри отмахнулся от извинения.

— Люсьен меня беспокоит. Объяснить трудно, но у меня ощущение, что на него действует некий наркотик. — С этими словами он открыл ранец и вытащил горсть тюбиков краски. — Полагаю, в эту краску подмешан какого-то рода психодислептик — вещество, влияющее на здоровье и рассудок Люсьена.

— Понимаю. — Профессёр взял у Анри тюбики, отвинтил крышечки со всех поочередно и каждый тюбик понюхал. — Похоже, растворитель — льняное масло.

— Профессер, не могли бы вы их проанализировать у себя в Академии? Нет ли в них чего-нибудь вредного?