Филантропы в рваных штанах - Роберт Трессел

не отличался крепким здоровьем, но уже в раннем детстве проявил способности к рисованию. После смерти отца мать не противилась его желанию стать маляром. Она считала, что это приятная и легкая работа и что толковый маляр, каким несомненно станет ее сын, всегда сможет прилично заработать. Она решила устроить его к Раштону, в одну из лучших в городе фирм. Вначале мистер Раштон запросил десять фунтов вознаграждения. Мальчика взяли на пять лет, в первый год − без жалованья, во второй − два шиллинга в неделю, и в остальные годы к этой сумме ежегодно будет прибавляться по шиллингу. Позже, в знак особой милости − вот уж воистину филантропия, − Раштон согласился взять за учение не десять фунтов, а пять.

Эта сумма была собрана путем жесточайшей экономии в течение многих лет, но бедняжка охотно с ней рассталась в надежде, что ее мальчик станет квалифицированным рабочим. Так Берт был принят на пять лет учеником в фирму «Раштон и К0».

Первые месяцы его жизнь протекала в малярке. Это было нечто среднее между подвалом и конюшней. Там, среди ядовитых красителей и различных строительных материалов, маленький мастеровой почти все время работал в одиночестве − мыл запачканные краской малярные ведра, которые рабочие приносили после работы, иногда по указанию мистера Хантера или кого-нибудь из десятников приготовлял краски.

Время от времени он относил рабочим тяжеленные ведра и банки с краской, свинцовыми белилами или известкой. Ему приходилось останавливаться через каждые десять шагов, чтобы передохнуть.

Часто можно было видеть, как его худенькая, совсем еще детская фигурка мужественно продвигается вперед, качаясь из стороны в сторону и согнувшись в три погибели под тяжестью стремянки или тяжелой доски.

Он наловчился тащить сразу несколько вещей: одни он держал в руках, другие связывал веревкой и перекидывал через плечо. Бывало, правда, и так, что набирал он больше, чем мог поднять. Тогда он складывал весь груз в тележку и толкал ее перед собой.

Почти всю первую зиму мальчик провел в сырой, зловонной малярке с каменным полом, где не было даже печки, чтобы хоть немного обогреть помещение.

Но ему все было нипочем. Он работал охотно и весело. А потом наконец настал срок, и исполнилась мальчишеская мечта − его отправили работать вместе со взрослыми! Берт не изменился, как и прежде, всегда старался быть полезным и нужным тем, с кем работал.

Изо всех сил он стремился научиться своему делу, и, так как был толковым пареньком, это ему вполне удавалось.

Вскоре он стал любимцем Оуэна, к которому относился с огромным уважением, так как заметил: Оуэну всегда доверяли самую сложную и ответственную работу. Берт с мальчишеской непосредственностью напрашивался к Оуэну в подручные. И Оуэн при каждом удобном случае брал мальчика с собой.

Насколько Берт обожал Оуэна, настолько он не переваривал Красса, любившего подшучивать над ним. «Научись сначала красить, а потом уже мечтай о серьезной работе», − то и дело говорил тот.

В то утро, закончив мытье чашек и кружек, Берт принес их на кухню.

− Ну, − процедил сквозь зубы Красс, − чай заварил?

− Да.

− А теперь не прочь поработать?

− Да, − повторил мальчик.

− Что ж, бери ведро, старую кисть, швабру и ступай в каморку, смой старую побелку на потолке и на стенах.

− Хорошо, − сказал Берт. Уже в дверях он оглянулся и сказал: − Я должен поджарить к завтраку три рыбины.

− Ладно, − сказал Красс. − Я их поджарю.

Берт достал кисть и ведро, налил немного воды из крана, взял стремянку и короткую доску, один конец которой он положил на нижнюю полку, а другой-на стремянку, и приступил к работе, как велел ему Красс.

В каморке было холодно, сыро и мрачно. Слабый свет свечи делал комнату еще непригляднее. Берта начала бить дрожь: ему хотелось бы надеть пиджак, но при такой работе об этом не могло быть и речи. Он поставил ведро на одну из полок, стал на доску, окунул щетку в воду и несколько раз провел по потолку. Потом принялся скрести это место шваброй.

У него было еще мало сноровки, и, когда он смывал известку с потолка, вода стекала вниз по щетке, а затем по руке под закатанный рукав рубашки. Он как следует очистил потолок, потом промыл его щеткой. Затем он опустил щетку в ведро и немного размял онемевшие пальцы. Заглянул на кухню. Красс все так же сидел у огня, курил и поджаривал одну из рыбин, наколов ее на заостренную палочку. Берту хотелось, чтобы Красс ушел наверх или еще куда-нибудь, а самому присесть к огню и отогреться.

«Я бы и сам поджарил эту рыбу, − пробормотал Берт, с неприязнью глядя в приоткрытую дверь на Красса. − Чем не удовольствие сидеть у огня и жарить рыбу в такое холодное утро».

Он переставил ведро с водой и снова принялся за работу.

Немного времени спустя Красс, все еще сидевший у огня, услыхал звук приближающихся шагов. Он моментально вскочил и, сунув трубку в карман фартука, поспешно вошел в каморку. Он решил, что это Хантер, который имел обыкновение появляться в самое неподходящее время, но это был всего лишь Истон.

− У меня есть кусок копченой грудинки, пусть паренек его тоже поджарит, − сказал он Крассу, когда тот вернулся.

− Если хочешь, можешь сделать это сам, − любезно предложил Красс, взглянув на часы. Уже без десяти восемь.

Истон работал у «Раштона и К°» около двух недель. Несколько раз под разными предлогами он угостил Красса выпивкой, в результате чего был у этого джентльмена на хорошем счету.

− Ну, как там у вас? − спросил Красс (Истон работал вместе с Оуэном в гостиной). − Надеюсь, не поругался со своим напарником?

− Нет. Он сегодня неразговорчив − все кашляет. А я такой человек, я с кем угодно могу поладить, − ответил Истон.

− Я вообще-то тоже, но он мне надоел, этот кретин. Его послушать, все не так − и религия, и политика, и уж не знаю что.

− Это точно, надоедает, − согласился Истон. − Но я не обращаю на него внимания. Самое милое дело.

− Все мы, конечно, понимаем, времена сейчас неважнецкие, − продолжал Красс, − но если такие, как он, сделают все по-своему, станет еще хуже, черт возьми.

− Я тоже так думаю, − ответил Истон.

− Я приготовил ему хорошую пилюлю, пусть только заведет свою