Дама и единорог - Трейси Шевалье

Мужчина задрал голову вверх — и его как ветром сдуло. Вот уж не думал, что человек способен проявить подобную прыть. Хотя я только мельком видел мерзавца, сомневаться не приходилось: это был дворецкий Ле Виста. Вот, как говорится, рога-то и пообломали. Этот дворецкий давно имел на меня зуб. Теперь ясно: он ненавидит меня не на шутку, раз рискнул потерять место у Ле Вистов. Может, он ухажер Мари Селест?

— Что там у вас? Мари Селест, это ты? — Клод запнулась. — Никола?

Теперь из окна свешивалась целая куча голов — Женевьева де Нантерр, Беатрис, Бельвили, — и они все пялились на меня, будто птицы на червяка. Мне стало не по себе, и я снова закрыл глаза.

— Барышня, на этого господина напал какой-то проходимец! — запричитала Мари Селест. — Выпрыгнул невесть откуда да как налетит!

Внезапно меня затопила нестерпимая боль. Я застонал. Во рту горчило от привкуса крови.

— Сейчас спущусь, — крикнула Клод.

— И думать не смей, — отрезала мать. — Беатрис, пойди помоги Мари Селест.

Когда я опять открыл глаза, из окна выглядывала только Клод. И на меня снизошел покой. Мы улыбнулись друг другу. Смотреть на ее лицо было все равно что любоваться небесной голубизной сквозь листву деревьев. Но внезапно она пропала, словно ее оттащили от окна.

— Слышишь, ты, помалкивай, — прошипела Мари Селест. — Это был грабитель, ясно?

Я лежал ничком. Рассказать правду? И что я выиграю? В отместку Мари Селест нажалуется Беатрис, а та все донесет Клод. Не хотелось бы, чтобы Клод узнала про мою дочь.

Беатрис принесла бадью с водой и кусок сукна. Она опустилась на колени, приподняла мне голову и принялась смывать кровь с лица. Даже от легкого прикосновения я едва не потерял сознание.

Мари Селест опять завела шарманку про грабителя, но Беатрис слушала вполуха и молчала. И тут Мари Селест понесло: ее история обрастала все новыми подробностями, среди которых поминалась и застарелая вражда, и кошельки с монетами, и приятели братьев, и страшные проклятия, пока рассказчица вконец не запуталась.

— Кто-то его впустил. Значит, у него есть соучастники в доме, — в конце концов проговорила Беатрис.

Мари Селест было что-то залепетала, но вскоре поняла, что язык — ее враг, и умолкла на полуслове, как будто рот ей заткнули кляпом.

Беатрис оголила мне грудь и наложила повязки. Я дергался и стонал от боли. От моих воплей у Мари Селест снова развязался язык.

— Ну чистый зверь, просто жуть…

— Пойди принеси чистой теплой воды, — оборвала ее Беатрис.

Как только Мари Селест удалилась, Беатрис повернула голову к дверям у меня за спиной, и я догадался по этому движению, что кто-то стоит в проеме.

— Узнай, нет ли в доме арники. Если нет, сгодится настой из сухих ромашек или ноготков.

Некто, кем бы он ни был, удалился.

— Это Клод? — Язык у меня еле ворочался.

Беатрис продолжала молчать, и тогда я приоткрыл веки и поглядел ей прямо в огромные карие глаза.

— Нет, — сказала она. — Хозяйская дочка.

И не разберешь, врет или нет. Я повернул голову вбок и выплюнул два зуба, чуть не угодив на синюю муаровую юбку.

— За что тебя так? — спросила Беатрис мягко. — Хотя наверняка за дело.

— Беатрис, пошарь у меня в кармане.

Крашеные брови выгнулись домиком.

— Очень тебя прошу.

Она слегка помешкала, затем сунула руку под одежду и достала записку. Бумага была в крови.

— Отдай ее Клод.

Беатрис испуганно огляделась.

— Ты же знаешь, я не могу, — шепнула она.

— Нет, можешь. Ну очень тебя прошу. От ее имени тоже. Ты камеристка и обязана заботиться о хозяйкином благе.

Я буравил ее взглядом. Женщины не раз восторгались моими глазами. Хорошо еще, что не зубами.

Лицо Беатрис смягчилось. Она вздохнула, потупилась и, ни слова не говоря, сунула записку в рукав.

Мари Селест вернулась с чашей, от которой исходил сильный цветочный аромат. Я сомкнул веки и отдался во власть моих врачевательниц. В иных обстоятельствах прикосновение сразу двух пар женских ручек, гуляющих по моему телу, доставило бы удовольствие, но сейчас мне было до того худо, что я мечтал лишь о спасительном забытьи. Ненадолго во двор вышла дама де Бельвиль. Она кликнула слуг и наказала доставить меня на телеге домой. Уже сквозь сон я слышал, как она отчитывает Мари Селест.

Трое суток я не поднимался с постели. Суставы не гнулись, веки заплыли и почернели, нос распух, из-за трещины в ребре от малейшего шевеления все тело пронзало резкой болью. Я лежал пластом, ничего не ел, только пил пиво и спал большую часть дня, а ночью мучился бессонницей, проклиная невыносимые муки.

Я ждал прихода Клод. На четвертые сутки на лестнице раздались шаги, но это была не она. На пороге стоял Леон-старик и водил своими юркими глазами по моей холодной и мрачной комнатушке. Служанка из «Золотого петуха» еще не успела разжечь огонь и убрать остатки вчерашней еды. Леон редко появлялся в моем обиталище, предпочитая вызывать к себе. Огромным усилием я попытался сесть.

— Что, брат, набедокурил?

Я хотел было возразить, но передумал. Леону лгать бесполезно, он все про всех знает.

— Меня побили.

Леон усмехнулся:

— Отдыхай пока. Набирайся сил. Скоро ты отправляешься в паломничество.

У меня глаза на лоб полезли.

— Куда?

— Только не на юг, а на север. Поглядишь на брюссельскую реликвию.