Imperium - Александр Айзенберг

Рабы Ксанфа отдыхали. Слава мягким нравам на Самосе! Жарко…

Эзоп обедал. Кислое молоко, белое и холодное, сводящее зубы, в кувшине. Он отломал толстыми грязными пальцами кусок черного хлеба – как земля – кислый терпкий сухой вкус; крошек было мало, отложив кусок, он подобрал их все и съел. Большой зубчик чеснока, потеряв свое облачение, матовый, слоновой кости, коснулся заскорузлой корки – та заблестела, увлажнилась – запах, жгучий и резкий, слезящий глаза – зубчик, уменьшаясь, исчез… Эзоп съел натертый чесноком кусок хлеба, запил его кислым молоком. Слишком жарко…

Дерюга, подпоясанная тряпкой, в которую он был одет, чесалась и зудела. Эзоп встал, подошел к смоковнице, в тени которой он сидел, прислонился к ней спиной и стал чесаться лопатками, всей спиной…

Раб Ксанфа Эзоп опять сидел… Пошевелил черными от грязи пальцами правой ноги… левой… Из-за солнца запах был еще сильнее.

Ксанф уехал куда-то еще вчера.

– Чтоб ему сдохнуть!… Чтобы он не дошел домой… Чтоб… Ком стоял в горле, сжимал его изнутри, а снаружи стискивал горло ошейник раба…

____________________

Море сверкало зелено-золотыми гранями огромного кристалла, мягкие плавные линии обнимали берег, касались его и убегали…

– Ксанф, выпей море!!!…

____________________

Ксанф выпил… Потом еще выпил… Много выпил и еще выпил… Ему было плохо – его тошнило… Он вышел во двор и остановился посредине. Его качало, но философ не падал. Маленькая собачка подскочила к нему и зашлась от истерического лая. Ксанф стоял долго, и собачка визжала долго. Они в едином ритме раскачивались, как маятник, а потом философа вывернуло наизнанку на собачку. Та замолчала сразу. Молниеносно. Наступила тишина. Ксанфу стало легче, он вернулся в дом и опять стал пить.

Красное, почти лиловое, вино лилось на лицо, руки… на бывшую белоснежную одежду… Хозяин дома уронил кувшин, тот упал, ударился об пол и разбился. Ксанф выпрямился, икнул и гордо, но с трудом пробурчал: – Ч-человек… в-все может. – У-у-мм… – живот ответил.

– Как это замечательно, хозяин. Человек все может! В самом деле?

На философа в упор смотрели три одинаковых гостя и ехидно улыбались. Он им всем троим ч-четко… в лоб… ответил…

– Ч-ч-ч-ч… Ч-ч-ч… Гхрм-мм… Ч-челов-век – Я г-ру… все может… сделать…

Эти трое с-сем обна-лели…

– Ксанф, так человек все может сделать?…

– Эй, вы, двое!., т-трое… Я г-ру, чеаэк все может сде-ать!… К-кажется, срений г-рит…

– Хозяин, а может человек море выпить?

– Запросто… Во… х-чешь? Я выпу?

– Тихо!… Тихо. Философ, а если не выпьешь, что тогда?

– Сп-рим? На в-все! Споррим? Не выпью – пусть я нищш-щим буду. Ззначччт, чтобтызна-ал, чч-а-эквсеможжтизвуччт… г-рдо… П-л?…

«Эзоп – фригиец, раб Ксанфа, живущего на Самосе, урод уродом: для работы не гож, брюхо вспученное, голова что котел, курносый, грязный, кожа темная, увечный, косноязычный, руки короткие, на спине горб, губы толстые…»

По таким приметам искала бы меня стража. И что ж тут искать? Можно только находить. Беглый раб из меня никакой… А… Что делает хозяин?., спорит, что человек может все, а он конкретно может выпить море… отдает кольцо в залог своего имущества… Что делает его жена?… Смотрит, как и я… Что ты можешь, Ксанф?… Справься с женой. Что тебе искать моря, когда оно рядом…

____________________

– Слава Ксанфу! Слава философу! Он победил! О, Ксанф!…

– Слава Богам! Море осталось прежним!…

– О, человек может все!

____________________

– Ты видишь, хозяин, я спас тебе все твое добро – отпусти меня на волю…

– Молчать!… Молчать, раб!

Ржавчина с ошейника просыпалась на волосы груди коричневыми пятнышками. Вздох заставил их пошевелиться, потом они замерли – все, как у клопов.

____________________

Как хорошо быть рабом… В самом деле… Чем рискует раб, теряя своего хозяина? Ничем. Он остается рабом. Хозяин же, потеряв раба, перестанет быть хозяином. Насколько спокойнее участь раба!