Везунчик Джим - Кингсли Эмис

Детка, ты по бульвару, по бульвару идешь…

Не идешь, а пишешь, пишешь, пишешь…

Они вошли в бар. У Диксона было впечатление, что он уже месяц только этим и занимается. Компания сидела там же, где ее оставили (а может, снова заняла те же места); Диксону захотелось обрушиться на пол и отключиться. Бертран вещал; Гор-Эркарт слушал; Маргарет смеялась, только теперь ладонь ее покоилась на ближайшем к ней плече Гор-Эркарта; Кристина, наверно, тоже кого-нибудь слушала, только опершись подбородком на обе ладони. Мрачный Бисли торчал у барной стойки, дрожащей рукой подносил ко рту полупинту пива. Диксон пошел было к нему, в надежде на брешь в дежа-вю, но за ним увязалась Кэрол. Последовал вторичный обмен приветствиями.

— Ну что, Альфред, веселье в разгаре? — уточнил Диксон.

Бисли кивнул, не отрываясь от кружки. Наконец поставил ее, вытер рот рукавом, скривился, отозвался о качестве пива односложным существительным из тех, что не принято печатать, и сообщил:

— Пошел размяться, заглянул на огонек — и завис.

— Наверно, скоро отвиснете, Альфред? — спросила Кэрол.

— После десятой полупинты обычно не отвисаю, — парировал Бисли.

— Проброшенный, но не сдавшийся. Вот это сила духа. Кстати, Джим, не находите, что местечко как раз по нас? Никому мы с вами не нужны. Что случилось? Куда это вы смотрите? — К легкому недовольству Диксона, Кэрол снова притворялась пьяной.

Бисли подался вперед.

— Не стесняйся, Джим. Что предпочитаешь — пиво или пиво?

— Мы здесь сидели, сидим и будем сидеть, пока нас не вышвырнут, — с фальшивым вызовом произнесла Кэрол.

— Спасибо. Пожалуй, выпью пива по-быстрому, — сказал Диксон.

— По-быстрому — потому что надо бежать проверять, не скучает ли бесценная Маргарет. Верно, Джим?

— Ну да. Я только…

— Кажется, я говорила: оставьте бесценную Маргарет вариться в собственном соку. И вообще разуйте глаза: Маргарет развлекается от души, спасибо мистеру Диксону и миссис Голдсмит. И вам спасибо, Альфред. Джим, судьба дает вам шанс. Помните о моральном долге? Давайте сюда, Альфред. Ваше пиво, юноша.

— Что еще за моральный долг?

— Джим знает. Вы ведь знаете, да, Джим?

Диксон взглянул на компанию. Маргарет успела снять очки — верный признак, что пустилась во все тяжкие. Кристина сидела спиной к Диксону — неподвижно, будто мумифицировалась. Бертран по-прежнему вещал, только теперь еще и курил черную сигару. Зачем ему сигара? Ужас брызнул множественными ледяными струйками. Через мгновение Диксон понял: это оттого, что у него готов план, который сейчас будет реализован. От масштабности перехватило дыхание. Диксон осушил свою полупинту и с дрожью в голосе произнес:

— Мне пора. Счастливо оставаться.

Пошел, сел подле Кристины. Она обернулась с улыбкой (довольно жалкой улыбкой, отметил Диксон) и сказала:

— Я думала, вы домой ушли. А вы не ушли.

— Собирался. То есть собираюсь. А вы, кажется, скучаете.

— Да, Бертран всегда такой, как сядет на своего любимого конька. В смысле он здесь, только чтобы познакомиться с дядей.

— Оно и видно. — Бертран как раз вскочил с места и, не глядя в направлении Кристины, прошагал к Кэрол и Бисли. Послышался легкий приветственный лай. Диксон покосился на Кристину и был вознагражден — не часто встретишь человека, тоже, чуть что, краснеющего. — Послушайте, Кристина, — зачастил Диксон, — я хочу заказать такси. Оно приедет минут через пятнадцать. Выходите на улицу, я отвезу вас к Уэлчам. Никаких глупостей с моей стороны не будет, гарантию даю. Поедем прямо к Уэлчам.

Ее первую реакцию Диксон расценил как гнев.

— Зачем? Зачем мне ехать с вами?

— Затем, что вам здесь не нравится, только и всего.

— Это не причина. Как вам только в голову пришло? Дурацкая мысль.

— Так вы едете? Я в любом случае закажу такси.

— И не просите. Не хочу, чтобы вы меня об этом просили.

— А я все-таки прошу. Вы едете? У вас двадцать минут. — Он посмотрел ей в глаза и ладонью накрыл предплечье. Определенно он помешался, если в таком духе говорит с такой девушкой. — Пожалуйста, поедемте со мной.

Она стряхнула его руку и простонала, будто он уговаривал ее с утра к зубному идти:

— Ох нет. Не надо.

— Я буду вас ждать, — проникновенным полушепотом произнес Диксон. — На крыльце. Через двадцать минут. Не забудьте.

Развернулся и двинул к двери, но так, чтобы видеть часть танцевального зала и оркестр. Конечно, она не выйдет; ладно, во всяком случае, он совершил поступок — иными словами, придумал способ уязвить себя больнее, чем обычно, да еще при свидетелях. Диксон замедлил шаг, помахал на прощание оркестру и, не дождавшись ответного жеста, пошел искать телефон.

В портике Диксон задержался, чтобы закурить сигарету, которую, согласно своему расписанию, должен был закурить послезавтра и после завтрака. Такси может подъехать в любую минуту. Если к тому времени как от сигареты останется один фильтр, Кристина не выйдет, Диксон скажет таксисту адрес своей съемной квартиры; таким образом, в любом случае Диксон скоро будет в машине. Что очень хорошо, поскольку тотальная неспособность передвигаться навалилась и прогрессирует. Еще минут десять подождать; главное — не думать, совсем не думать.

Темнота была неоднородная. Шоссе, уставленное фонарями с лампами дневного света, казалось не столько освещенным, сколько спрыснутым синькой; автомобили, припаркованные у тротуара, оживляли колорит габаритными огнями; окна домов от избытка света чуть не раздувались. От станции со знанием дела отошел поезд, запыхтел вверх по склону. Диксон поостыл после зальной духоты. Оркестр взялся исполнять мелодию, ему известную и им любимую; не оставляло ощущение, что мелодия призвана «вытянуть» довольно невнятную сцену и навечно запечатлеть ее в памяти. Диксона потряхивало; он уличил себя в надеждах на скорое счастье. Какие, однако, у него основания для подобных надежд? Очень сомнительные. Вообще что происходит? И куда оно заведет? Куда бы ни завело, ясно: грядет тотальное отклонение от курса, которым его жизнь следовала последние восемь месяцев. Мысль усилила потряхивание, убедила в наличии оснований для надежд. Любые перемены на пользу; под лежачий камень и вода не течет, вспомнил Диксон. Однажды ему дали почитать стихотворение, которое заканчивалось примерно так: «И наконец войти во вкус утрат»[18]. Как это верно; с этого все и начинается — привыкаешь к минимуму, а там и культивируешь его, делаешь из него кредо. Окружающий мир изобилует дурными людьми и явлениями; единственный способ парировать миру — упорствовать в моделировании новых ситуаций, подтверждающих заявленный негатив. Почему Прометей не сбежал от своего стервятника? Только потому, что хотел продолжения мук; без вариантов.