Чаттертон - Питер Акройд

– Ты уверен, что так поступают все? Понимаешь, о чем я?

– Да, все копируют.

Он собирался сказать что-то еще, но она оборвала его, помахав на прощанье в своей любезнейшей манере, а потом, когда он ушел, соскользнула на пол в коридоре.

– Я уж думала, – сказала она, – он никогда не уберется.

– А что это он говорил про Чаттертона?

– Дорогая, он слабоумный. Он тебе еще и не такое наговорит. Казалось, она распласталась между стеной и полом, вытянув перед собой ноги и расставив носки врозь. – Ты не поможешь Матушке подняться, а? – Сара приблизилась к ней с выражением угрюмой решительности и, просунув одну руку под локоть Хэрриет, а второй обвив ее шею, попыталась поставить ее на ноги. Однако данная операция заняла больше времени, чем требовалось, потому что правая нога Хэрриет и часть ее руки зацепились за зонт, оставленный возле двери. – Он так и тычется в меня! – сказала она. – Ты только погляди! Наконец ей удалось придать своему телу вертикальное положение, и обе старухи, тяжело дыша, прислонились к стене. Потом Хэрриет наградила прощальным пинком зонтик и повела Сару в гостиную. Там она направилась прямиком к альковным бутылкам.

– Я тоже, пожалуй, выпью, – громко сказала Сара. – По-моему, Чарльз очень мил, – продолжила она, когда ей наконец вручили джин с тоником. – И вовсе не слабоумен.

– Это была просто фигура речи. – На самом деле Хэрриет, окончательно успокоившись насчет своего плагиата, снова думала о Чаттертоне и связанном с ним открытии: ей уже представлялось нелепым, что такое важное дело оказалось в руках Чарльза, и она с изрядным негодованием напомнила себе, что манускрипты, которые она видела, не являются ничьей собственностью. В любом случае, академики куда больше заинтересуются ею, чем каким-то безвестным молодым поэтом. Но как ей заполучить от Чарльза эти бумаги? Там я висела, – неожиданно сказала она, – словно на кресте, распятая между Клеопатрой и старушкой Хаббард…

– Давая крен в одну сторону?

– Там я сидела на моем чудесном диване эпохи регентства. – Она указала в сторону этого провинциального предмета мебели середины века.

– Который в пятнах?

– Ну, ты бы тоже пошла пятнами, если б просидела не двигаясь пару веков, вся утянутая в голубой шелк!

– Иногда мне кажется, что это со мной и происходит.

– Это когда он появился?

– Кто – он?

– Чарльз Вичвуд, разумеется. Так называемый поэт. – Потом она спросила, совершенно неожиданно: – А ты как поживаешь? – Сара приготовилась к основательной беседе.

– Ну, в бедрах…

– Твои бедра – это твой крест, разумеется. – Голос Хэрриет прозвучал не особенно сочувственно. – Может, это напряжение в области бикини?

– У меня какие-то стреляющие боли.

Хэрриет снова вмешалась:

– Знаешь, я поняла, почему ирландцы все время говорят – "Матерь Божия", когда им плохо.

– И почему же? – холодно спросила Сара.

– Так они зовут собственную мать, чтоб никто не догадался. – Она вздохнула и взглянула в окно на неспокойное небо. – Наверное, это Паскаль и называл боязнью бесконечного пространства. Еще по одной? – Хэрриет подняла свою ложку и постучала ею по пустому стакану.

– Почему бы нет? – Сара, видимо, смягчилась. – Однова живем, так ведь?

– Ну, в твоем случае, понадеемся, что это так. – Она с удивительной быстротой сходила к алькову и возвратилась. – Посмотрим немножко ящик? – Не дожидаясь согласия Сары, она подошла к телевизору, включила его и уселась в свое плетеное кресло, стоявшее около экрана.

На скамейке в парке сидели две женщины, пожилая и молодая.

– Гляди-ка, – сказала Хэрриет, – совсем как мы с тобой, когда нам муторно! – Старая женщина судачила об отсутствующей подруге. – О, да она бурчит точь-в-точь как ты! Изможденная такая. – Вторая женщина, значительно моложе, стала что-то отвечать, и Хэрриет с любопытством присматривалась к этой сцене. – А вот так обычно я разговариваю, правда? Тебе не кажется, что она похожа на меня – с этакой пышной копной на голове? – Хэрриет потрогала собственные волосы и заворковала от возбуждения, когда обе женщины поднялись со скамейки. – Прямо не верится, до чего похоже. Видишь, старой-то ходить трудно? Это ты! – Молодая женщина смеялась. – Ну, это просто черт знает что такое. Ведь это я всегда так смеюсь. Так музыкально, правда? – Но вскоре, наскучив такой игрой, она взяла пульт дистанционного управления и переключилась на другую программу. Она быстро перескакивала с канала на канал, выхватывая отовсюду то чье-то лицо, то жест, то фразу, то взрыв; но складывавшаяся в результате картина казалась ей совершенно осмысленной, и некоторое время она с подлинным удовольствием смотрела на экран. Но Сара, уже устав от этого, начала изучать содержимое своей сумочки, одновременно что-то бормоча себе под нос.

– Дорогая, ты ворчишь как старая бродяжка. Сама с собой разговариваешь. – Хэрриет уже выключила телевизор и теперь насмешливо наблюдала за своей старой подругой. – Кончится тем, что ты будешь слизывать блевотину со своего платья. – Она не выдержала и рассмеялась созданному образу.

– Я вовсе не разговаривала сама с собой. Я разговаривала с тобой, проговорила Сара с достоинством. – Я пришла показать тебе вот это. – Она достала из сумочки маленькую брошюрку. – Твой любимый художник выставлен на продажу. – Это был каталог недавно приобретенных работ Сеймура. – Как раз то, что тебе нравится, дорогая. – И она захлопнула сумочку.

– Значит, тебе известно, что мне нравится? – Хэрриет взяла у нее каталог и начала его листать.

– Как мило. Масса цвета.

– Ну, тебе виднее. – Сару уже не удивляла и даже не особенно забавляла вульгарность суждений Хэрриет об искусстве.

– Не может быть – вот эту я уже видела. – Хэрриет склонилась над каталогом, настолько приблизив лицо к странице, что казалось, будто она обнюхивает ее или поедает. – Эту я знаю. – Сара, поднявшись и заглянув через плечо Хэрриет, увидела репродукцию той картины, где маленький мальчик выглядывал из развалин разрушенного здания. Казалось, что-то касается его плеча. – Как она называется?

Сара отобрала у нее каталог и заглянула в конец.

– "Бристольский Церковный Двор, – прочла она, – после Вспышки Молнии". Какое бессмысленное название. – Она была не очень высокого мнения о творчестве Сеймура.

– Ну, по крайней мере, – начала Хэрриет, но потом остановилась. – По крайней мере, он знает, где хоронят трупы.

Сара не пожелала разъяснить это замечание.

– Почему бы тебе не сходить посмотреть на нее? Она все еще висит у Камберленда и Мейтленда.

– Да? Камберленд и Мейтленд. Где же я о них слышала раньше? – Ну конечно, Хэрриет вспомнила: это Чарльз упоминал, что там работает его жена; и ей захотелось встретиться с этой женушкой. – Почему бы нам не сходить туда вместе, Сара дорогая? Ты же знаешь, как я ценю твое мнение. – Вивьен так ее зовут, – Вивьен могла бы повлиять на Чарльза, убедив его отдать рукописи настоящему писателю.