Синдром пьяного сердца - Анатолий Приставкин

Признаемся, а разве мы в какие-то минуты, не самые лучшие, не ждем чуда, которое бы перевернуло нашу жизнь?

Спустя полгода встретил я Андрея и узнал финал истории, который при всей нашей фантазии трудно вообразить. Света, покинутая в первую брачную ночь, приехала-таки в Москву в поисках своего непутевого мужа. А Серега трусливо удрал на дачу и там отсиживался, пока самый добропорядочный из всех троих, Петя, опекал ее. И, опекая, влюбился. Разумеется, с согласия Сереги – хотя, если подумать, при чем тут он, – Петя и вступил с ней в настоящий брак. Концовка получилась совсем в духе американских киномелодрам… Но концовка ли…

Знаю, что прожили они счастливо лет десять, пока Светлана в тридцать своих лет не умерла от порока сердца. У Пети на руках остался ребенок, девочка, ее воспитанию он посвятил свою жизнь.

Сейчас, когда я рассказываю эту историю, ребенок вырос, а сам Петя изрядно поседел, хотя выглядит бодро и пишет оптимистические стихи. Только не о любви. Иногда я встречаю его в нашем писательском клубе. Но всех троих вместе не видел ни разу.

Здороваясь с Петей, я спрашиваю о дочке, о делах. Разговариваем о чем угодно, только не о прошлом. И все равно, я замечаю, как темнеют его глаза. Как Байкал в грозу. Прямо-таки ощущаю, как накапливается в них тоскливая тяжесть. Мы торопливо прощаемся. Но я еще успеваю глянуть ему вслед и подумать о том времени, когда были мы молоды. И резвы. Так беспечно резвы, что казались почти счастливыми…

Где же это все? И отчего тоскливо сжимается сердце, когда сознаешь вдруг, что никаких неожиданностей в жизни уже не будет; Петя оглядывается и тоже смотрит мне вслед.

Наверху что-то громыхнуло. Я решил было, что это опять коты, но тут же услышал громкий шепот и звук поцелуя.

Задрав голову вверх, до ломоты в шее, окликнул, но не громко:

– Эй, там! Кто-нибудь меня слышит?

Наверху замолчали, а потом раздался женский негромкий смех и всякие «охи» и «ахи», говорящие о том, что там происходило самое что ни на есть любовное действие.

– Эй! Лю-ди! – крикнул я сильнее. – Вы – люди или… Не люди?

Никакого отклика на мой призыв не последовало. Там наверху шла своя ночная жизнь. Мое появление ни в чьи планы не входило.

А значит, меня как бы и не было.

От подступившей обиды завопил во все горло, мой крик разбудил бы мертвого.

– Эй-черт-бы-вас-побрал! Трахайтесь себе на здоровье… Сколько влезет… Но помогите же! Человек пропадает! – И повторил по слогам: – Че-ло-век про-па-да-ет!

Шум наверху стих, но вскоре возобновился, и стало даже слышней, я отчетливо различал, как всхлипывает от сладкой страсти женщина и бормочет, бормочет слова любви, понятные только им двоим.

– Это неприлично, – проговорил я, но уже самому себе. – Это несправедливо и беззаконно. Сидеть тут в железной клетке, да еще слушать, как они там…

И топнул с силой ногой. Но этих двоих ничего не интересовало. Кроме, конечно, их самих. Любовь грохотала по всем этажам, и никому от этого, кроме меня, не было плохо. Чтобы не слышать, я стал напевать какую-то песенку, но все равно эти, наверху, были громче меня.

– А все-таки любовь должна быть поскромней, – безнадежно решил я, обращаясь к нарисованной девице. – «Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне…» Так я запомнил с юности. А может, любовь – это как раз и вздохи, и прогулки? И вот так…

Я присел на пол и песенкой постарался заглушить звуки…

…Был взгляд рыбачки светел…

И, как Байкал, глубок…

В лифте голос звучит глухо. А о «култукском ветерке» только в подвале с крысами и вспоминать. Но кстати… Кстати! Там на Байкале была еще встреча с Мироновым… Но где он, среди моих дружков-застольников… Вглядываюсь в память…