Безумие Дэниела О'Холигена - Питер Уэйр

Величайшая авария всех времен и народов стала драматическим финалом совместной жизни Дэниела и Алисон.

Это случилось в тот день, когда Ларио выпустили из «Бенмор Минимума», в ночь пиццы и вина, когда Алисон проснулась в постели Ларио и поняла, что возвращаться к Дэниелу не будет. Приехав назавтра на закате домой и обнаружив его на кухне за бутылкой кьянти, она поняла, что он тоже это понял. Как на похоронах друга, они обменялись корректными репликами, сохраняя эмоции в равновесии и обсуждая неизбежные детали разъезда. Она уходит сразу; грузчики приедут за вещами через день-другой. Эмили, проводившая каникулы у бабушки с дедушкой, пока поживет с Алисон, а потом сама выберет, с кем останется. Быть может, будет жить у них по-очереди? Очень даже славно. Очень славно, согласился Дэниел. Очень разумно. Совсем по-взрослому.

Это было не самым удачным финалом (если таковой вообще возможен), но во всяком случае все кончилось. Они выпили кофе и съели по сухарику с изюмом — Дэниел назвал это тайной вечерей, она умудрилась засмеяться, и это была самая худшая минута. Алисон прошла в гостиную, чтобы взять кое-что с полок: учебники по праву, несколько любимых книжек. Дэниел последовал за ней, подхватил со стола последний номер «Медиевиста» и плюхнулся с бутылкой кьянти в кресло. Он пил в одиночестве всю прошлую ночь, и нынешний день провел тем же манером.

— Не возражаешь, если я возьму Воннегута? Ларио никогда его не читал.

Ларио. Она так естественно бросает это имя. Дэниел почувствовал, что фасад его любезности начинает соскальзывать.

— Воннегут? Бери, конечно, если хочешь.

— И Грэма Грина?

— Наверно, «Конец романа»?

— Джиндж, не будь таким желчным.

— Подарок на твой день рождения. Я подарил эту книгу, потому что хотел, чтобы она была у тебя. Этот сантимент, как и многие другие, все еще существует. Так что бери.

Его слова как-то все облегчили для Алисон. Знакомый пушечный залп, — и она без раскаяния ответила тем же.

— Ты становишься таким грубым, когда напьешься.

— Спасибо за комплимент, Алисон.

Чтобы отвлечься от своего ниспадающего настроения, Дэниел открыл «Медиевиста» и сосредоточился на первом, что там увидел: в Стокгольмском университете среди неразобранной еще экклезиастики случайно обнаружили фронтиспис гигантского трактата XIV века о сияниях святых — дело всей жизни ученика Господня и отшельника Креспена де Фюри. Трактат лежал без движения на протяжении двух столетий, пока не сгорел во время Великого лондонского пожара. Остался только титульный лист: «Ignis Fatuus^[54] — наблюдения монаха Креспена де Фюри касательно всевозможных религиозных возгораний, гало, огненных видений, нимбов, искр и прочей пиромантики, с добавлением генеалогического древа и жизнеописания». Все прочее сгорело.

Мысль об одиноком ученом Креспене де Фюри, всю свою уединенную жизнь прокорпевшем над трудом, который сначала оказался невостребованным, а потом превратился в пепел, привела Дэниела в меланхолическое настроение. Кьянти усугубило его, и теперь Дэниел сквозь пьяные слезы взирал на то, как Алисон поднимает с полу стопку книг.

— Больше я тебя не побеспокою. Кажется, все взяла.

Дэниел плеснул в бокал еще кьянти.

— Да, Алисон, кажется, все. А что до моего беспокойства, то оно, по-моему, вообще тебя не касается.

Алисон опустила стопку и сделала рукой движение смычка, но Дэниел опустил голову и не пожелал его видеть. Ей стало немного не по себе, она не хотела оставлять его в таком состоянии.

— Послушай, Джиндж, мы ведь можем быть друзьями. Ну почему нет?

Он молчал, по-прежнему не поднимая глаз.

— В таком случае, пока, — сказала она. — Я на днях забегу, ладно?

Только теперь его толстые линзы вскинулись и дальнозоркие зеленые глаза посмотрели пристально. Черта с два, чтобы он с ней попрощался, да еще бы ее и приободрил.