Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

треножником, на котором висел закопченный казан, дым уходил сквозь продух в потолке. Но бедная семья была довольна и этим жильем, защищавшим ее от сквозного ветра и зверского холода, замучивших несчастных в дырявой юрте. В земляной пещере они чувствовали себя хотя бы защищенными от угрозы зимнего степного урагана.

Иса слег сразу же в день перекочевки аула на зимник. У него начался сильный жар. Мучительный кашель сотрясал все его огромное костистое тело. Но сильнее страданий от болезни его мучила жалость при виде бедствий своей несчастной семьи.

Уходя на пастбище, он не мог видеть, как дома перемогаются его женщины и дети. А теперь он все это видел - с утра и до ночи. Они голодали - единственная коровенка, кормилица всей семьи, перестала давать молоко. Старуха-мать с утра бросала в казан с кипящей водой немного сухого овечьего сыра, и эта похлебка была пищей на целый день. Два малыша, напившись горяченького, забивались куда-нибудь в угол и оттуда испуганными глазами следили за взрослыми. Жена Исы тоже кашляла, и уже давно. Старуха Ийс с утра уходила на заданные работы в дом Каражан, которая усаживала ее дубить кожи, вить волосяные веревки, плести арканы. Зимой и летом байбише держала ее на этих работах, не давая разогнуть спины. За это по вечерам старухе выдавали для ее очага немного еды: остатков от байского дастархана, немного айрана, чашку костного бульона, завернутого в узелочек раскрошенного иримшика - сушеного сыра, пару горстей пшеничных зерен для похлебки.

Этим и ужинала семья. Теперь Иса, оставаясь дома, воочию видел скудное, нищенское кормление своей семьи милостями байского дома, для которого он трудился, как раб. И самые горькие, черные мысли приходили ему в голову, бередили душу.

Однажды вечером, по возвращении матери из байского дома, сын подозвал ее и, усадив возле своей постели, заговорил с великой мукой в голосе:

- Матушка, айналайын... Уа, извелась ты... У чужого порога пропадаешь, добывая пищу для детей. И это - имея живого сына. А что ты будешь делать без меня?.. Об одном сожалею, матушка, что оставляю вас у порога такого человека, который и человеком-то называться не может. Вот куда я вас привел, о том ли я мечтал, желая упокоить вашу старость. - Так говорил Иса, держа в своих горячих руках руку матери.

Напуганные его словами, мать и жена Исы заплакали навзрыд, заголосили, обнимая любимого человека за голову, целуя ему руки. Увидев это, дети тоже испугались и разревелись.

Увы, Иса предвидел исход своей болезни. На пятый день он потерял память, стал горячечно бредить. Запекшиеся губы его шевелились, шепча что-то. Низко склонившись над ним, жена и мать его услышали тихо произносимые им слова гнева и брани. Шепотом говорилось еще что-то, но уже разобрать было невозможно. А в это время, в предсмертном своем воображении, Иса вел отчаянный бой с черным волком-чудовищем. Он лежал с открытыми глазами - и видел перед собой ночь, зимнюю степь и бросившегося на него огромного волка. Оскаленные громадные клыки нацелены вонзиться ему в лицо. Кровь текла из разбитой звериной головы, заливая ему глаза, он закрыл их... А когда вновь открыл их - вместо волчьей головы Иса увидел перед собой человеческую голову. Оскаленные зубы в черноте раздвинувшихся усов и бороды, белая повязка на лбу. Азимбай! Он продолжает схватку вместо волка. Взмахивает над головой шокпаром, желая ударить. Но вдруг, вместо человека, вновь появляется волк. И он не кусает, а бьет палкой. Так они, кошмарно заменяя друг друга, наносят удары по голове Исы, не давая ему возможности ответить могучим ударом. Глумясь над ним, этот двуликий оборотень злорадно произносит: «На куски разорвем! Сожрем тебя!» И постепенно Иса чувствует, что сила жизни в нем иссякает, и ему хочется только одного: покоя и забвения.

Пролежав в беспамятстве всю ночь, Иса так и не пришел больше в себя. На рассвете он стал метаться, дыхание его стало прерывистым, хриплым. Потом он стих, вытянулся и стал отходить. Смертный холод постепенно завладел им.

Так, на шестой день болезни скончался славный джигит, имевший великое сердце, совершивший беспримерный во всей степи, неслыханный подвиг.

Возле его тела остались безмолвная, потерявшая память старая Ийс, рыдающая жена и двое маленьких сирот, еле живых от страха, закатившихся в отчаянном плаче.

5

В тот день, когда у подножия горы Шолпан жатаки напали на Азимбая, сына Такежана, чтобы захватить и угнать их табуны, -недалеко от тех мест, а точнее, на расстоянии дневного перегона стригунка, младшие братья Абая, его сыновья и акыны его круга увлеченно вели разговор о поэзии. Абай рассказывал о Лермонтове.

Речь шла о повести «Вадим», которую очень ценил Абай.

- Я хотел бы, чтобы казахи узнали о такой благородной, отважной душе, как Вадим,- сказал Абай-ага. - Мне даже захотелось рассказать о нем в стихотворной форме. С вашего великодушного соизволения, я хочу вам прочитать начало...

Темнеет свод неба. На западном крае Пожар уходящих лучей догорает, И на алеющем шелке заката

Дальняя башня, как сон, возникает...

Из всех присутствующих «Вадима» читал один Какитай. По просьбе Абая он рассказал собравшимся об этой повести. После чего Абай-ага продолжил:

- Будет полезно для вашего творчества, если вы будете знать поэзию Лермонтова. Формы его поэм близки к дастану, и они также могут обогатить дастан. Какитай, Магаш, вы двое читали Лермонтова на русском, а Дармен, Кокпай и старшие не знают русского, да и Акылбай не знает. Так что, друзья мои, просвещайте друг друга, рассказывайте о творчестве Лермонтова.

После этого молодежь, перейдя в угловую комнату, до самого вечера просидела над лермонтовским «Демоном». Поэму читали по очереди то Какитай, то Магаш, тут же на месте устно переводя ее на казахский. Небывалый интерес, страстные споры вызвало это необыкновенное чтение. Акыны горячо высказывались о Демоне, Тамаре.

- Какие необыкновенные, смелые мысли высказаны ими!

- Но ведь это мысли самого поэта! Великие образы рождены его душой, похожи на него.

При этих словах Какитай, словно потрясенный внезапным озарением, воскликнул:

- Так это как же?.. Поэт не хочет преклонить голову даже перед Создателем? Спорит с Провидением?

До вечернего чая молодые акыны разгоряченно говорили о поэме, о самом Лермонтове, и не беспокоили уединившегося в своей комнате Абая-ага. Только за вечерним дастарханом все вновь увиделись с ним и захотели продолжить разговор о Лермонтове.

И тут вошел к ним одинокий путник, поздний гость. Это был Акылбай, живший к тому времени