Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

В этот же день гонцы разнесли весть - разорили аул Кунан-бая! Богатые аулы, владетели больших стад, старшины больших родов, баи и бии Тобыкты - все получили эту весть.

Состоятельные люди, властители родов, степная знать всего Чингиза тотчас сурово осудили Базаралы, назвав его разбойником и бунтовщиком. Связанные с тобыктинцами родством, соседние племена Уак, Бура, Сыбан, Найман, Керей, Каракесек - все дружно встали на стороне потомков Кунанбая.

В городе, по прибытии туда гонцов с челобитными и «приговорами» со всех концов Семипалатинского уезда, в течение четырех-пяти дней влиятельные баи, купцы, старшины близлежащих поселков обратились к русским властям с призывом защитить интересы рода Иргизбай. Ведомства крестьянского управителя и уездного акима заполнили разные ходатаи, толмачи, радетели дома Кунанбая.

По личному приказу Казанцева из города в Чингизский округ в спешном порядке была направлена почта с пером - строгое предписание волостному правителю прибыть в уездное управление. Когда в аул Кунту прискакал русский стражник-вестовой, увешанный сверкающими бляхами, с огромной саблей на боку, а с ним вместе и атшабар уездной канцелярии, волостной Кунту не на шутку перепугался. Ему было приказано:

- Немедленно явиться в уездное управление!

В ауле Кунту в это время находились Жиренше и Бейсенби, вызванные волостным правителем на совещание.

Напуганные слухами о разбое Базаралы, они еще до прибытия «почты с пером» не раз в полном замешательстве обсуждали происшедшее, не в силах дать никакой оценки и не находя никакого решения для своих дальнейших действий.

Когда весть о неслыханном деянии Базаралы дошла до него, Кунту сразу сообразил, что оно не может пройти без последствий для самой волостной власти. И Кунту сразу вознамерился собрать у себя своих друзей и соратников: Оразбая, Абы-ралы, Байгулака, Жиренше... Ведь все они в Семипалатинске, во время первых встреч с Базаралы, обхаживали его и хотели привлечь на свою сторону в борьбе против сыновей Кунанбая.

Однако в эти дни рядом с Кунту оказалось только двое. Остальные испугались и попрятали свои головы. Правда, никто из этих баев и биев, даже многоопытные политиканы Жи-ренше и Оразбай, никак не ожидали таких крутых действий от Базаралы.

Кунту и его друзьям стало ясно: «Говорили ему, ты только пугни, а он накликал большую беду. Просили его, чтобы помог нам, как друг, а он поступил как злой недруг, подняв в округе страшную смуту. Что же будет, если завтра он напустит всех нищих и голодных Арки на табуны коней и овечьи отары атками-неров и добропорядочных баев? Начнут резать чужой скот уже без всякого разбора? Да от такого злодейства придут в ужас даже самые кроткие святые отшельники-машайык, давно отказавшиеся судить обо всех мирских делах...»

Друзья вытряхнули друг перед другом всю правду-матку, хранимую каждым в душе: «Нет большей мудрости, чем сберечь собственную голову. Подальше надо держаться от Базаралы, пусть каждый свою голову сбережет сам».

Еще до прибытия вестового из города, к волостному Кунту в аул нагрянули человек двадцать иргизбаев. Возглавляли их Майбасар и Исхак, братья Кунанбая. Свирепо набросились на Кунту:

- Ты волостной аким! Тебе отвечать! Или докажешь перед судом, что не причастен к разбою, или за все расплатишься своим скотом, а то и головой! Мы знать не знаем никакого Базаралы! Он всего лишь одинокий волк. А ты - власть, и все это зло - от тебя! Свяжем по рукам по ногам - и на суд, к ответу!

Оказавшись в опасном одиночестве перед рассвирепевшими иргизбаями, не надеясь ни на чью помощь, Кунту залебезил, распластался перед ними:

- Родичи мои! Делайте со мной что хотите, воля ваша! За меня некому заступиться, но заступники мне и не нужны, дорогие мои! Только не валите меня в одну кучу с Базаралы и его воровской шайкой! Апырай! Да я и не ведал о них - ни сном ни духом!

Но Майбасар, Исхак были уже давно полны злобы на Кунту - и только по тому обстоятельству, что он сумел на выборах в волостные обойти сыновей Кунанбая. Теперь они вымещали свою злобу на нем, дали себе волю. «Думаешь, я разожму руку на твоем горле? Разве осмелился бы вернуться Базаралы, если бы ты не стал волостным? И осмелился бы он напасть на дом Кунанбаевых, когда этого раньше никому не могло прийти в голову, когда у власти были мы? Только один всемогущий Кудай осмелился бы на это!»

Иргизбаи ушли восвояси только после того, как толстый, весь потный от страха Кунту обещал, что сам поедет в город и откажется от должности волостного начальника.

Ему было известно, насколько уездный аким благоволит ку-нанбаевской клике, к тому же Кунту насмерть перепугался, как от внезапного змеиного шипения из куста, - предписания немедленно явиться перед уездными властями, переданного через почту с пером.

В эти тревожные и безрадостные для аула Такежана дни нависла над ним еще одна беда. Но исходила она на этот раз не от человека, а с небес.

Уже все остальные аулы округи давно засели в зимники, и только Такежан с сыном оставались на осенних выпасах, выгуливая скот на чужих пастбищах. Скотина вытаптывала вокруг бедных аулов хранимые для зимы луговины, ломала ограды и, прорвавшись к поставленным стогам, начисто поедала сено. Вот и не торопились жадные баи перемещаться на свой зимник. Оставлять про запас на зиму свои кормовые угодья и травить осенние пастбища, вплоть до самой зимы, на чужих пастбищах - излюбленный прием корыстолюбивых сильных баев.

И вот, претерпев страшные потери всего за несколько дней, спесивый аул Такежана потерял все преимущества своей наглой и коварной изворотливости. В случившейся беде он видел причиною чужую подлость, не свою. Такежан взывал к жалости по отношению себя. Такие люди даже умирают, враждуя со смертью, обвиняя ее в том, что им приходится умирать. И в этой последней беде - до самого последнего вздоха, проклинают саму смерть за то, что она пришла за ними.

Когда короткий зимний день начал выпадать в темный осадок вечера, над длинным, зазубренным хребтом далекого Чингиза зависли густые черные облака. За недолгое время эти облака, надвинувшись и словно размножившись, накрыли полнеба. И небо над Азбергеном и Шуйгинсу сразу же грозно нахмурилось. Только что наплывшая громадная туча навалилась на белое рыхлое облако и, словно буйно смешиваясь с ним на лету, стала расползаться во все стороны. И тогда в далеком пространстве созревающей ночи вдруг обозначились угрюмые горы, казалось, собравшие на своих вершинах все беды и несчастья мира.

Внезапно с гор на степь с гулом