Вино одиночества - Ирен Немировски

Ранним утром в Биаррице, когда все обитатели их роскошной гостиницы еще спали, Элен выходила побегать по пустынному пляжу. Длинные безлюдные коридоры гостиницы пахли застоявшимся дымом сигар; через распахнутую веранду с чистым звонким свистом врывался морской соленый ветер с пенными брызгами. В лифте еще можно было встретить последние компании пошатывающихся от усталости женщин с расплывшимися оранжево-красными румянами на щеках и мужчин во фраках с зелеными в утреннем свете лицами.

Стояла осень; пляж опустел; волны прилива вздымались так высоко, что воздух сквозь них казался мокрым, радужным, сверкающим тысячей огоньков.

Элен входила в море; соленая вода, струясь по ее телу, словно смывала с него накопившуюся усталость и грязь этой жизни. Она ложилась на воду, улыбаясь, смотрела на небо и с благодарностью думала: «Разве можно быть несчастным, когда вдыхаешь запах моря, чувствуешь песок на руках... воздух, ветер?»

Она возвращалась поздно, радуясь ощущению свежести во всем теле, наспех скручивала мокрые волосы; ей было немного стыдно перед самой собой: надо быть совсем простушкой, чтобы получать такое совершенное наслаждение от столь невинных вещей.

Однако безумная жизнь продолжала свою бесконечную, бессмысленную гонку к невидимой цели.

В то время в Биаррице открылся новый русский ночной клуб; это был небольшой дом, со стенами, обтянутыми алым шелком, на котором золотом были вышиты имперские орлы. Каролю принадлежали акции этого заведения: желание выпить еще вознаграждалось десятипроцентной скидкой на каждую бутылку.

В ту ночь семейство Кароль устраивало прием; гости объедались, пили, любили за счет дорогого Бориса Карловича, в то время как его одолевали приступы резкого, глухого кашля, сотрясавшего измученное тело, которое жаждало сна и покоя.

Напротив Элен, любезничая со своей свитой, сидел великий князь, на которого, как мухи на мед, слетались американцы. Его окружали друзья, знакомые, опереточные и настоящие князья с пустыми карманами и загребущими руками, а еще торговцы нефтью, международные финансисты, производители оружия, профессиональные танцоры, в прошлом студенты Пажеского его императорского величества корпуса, дорогие и уцененные женщины, торговцы опиумом и девицами... Здесь не было ни одного человека, с которого Элен не могла бы мысленно снять маску беззаботности и разврата, чтобы обнажить перекошенные нервозные черты. Струился слабый свет; через распахнутую веранду в помещение текла прекрасная тихая ночь.

Люди танцевали везде, даже на улице. Женщины скользили в медленном танце, словно рыбы по дну аквариума, а их платья и сверкающие украшения на груди поблескивали в ночи, как чешуя.

Его сиятельство поднялся; пьяные чернокожие джазовые музыканты растрогались и заиграли на саксофонах и тарелках «Боже, царя храни!». Почтенный гость прошел мимо вытянувшихся по стойке «смирно» служителей; за ним следовали закутанные в горностаевые накидки женщины, спотыкаясь на высоких острых каблуках от недосыпа, усталости и вина; пьяные американки встали и, выстроившись цепочкой по краям процессии, присели в реверансе, в то время как за напудренным лакеем, который нес зажженный серебряный канделябр, медленно вышагивал сам наследник дома Романовых. Он остановился перед столом Каролей, поцеловал Белле ручку, дружески помахал рукой Борису и пошел дальше.

— Когда ты успел познакомиться с ним?

— Когда одолжил ему две тысячи франков, — засмеялся Кароль. У него сохранился детский смех, от которого его сухое худое лицо расплывалось в улыбке, только теперь он всякий раз заканчивался страдальческим стоном; Кароль снова закашлялся, не так мучительно, как обычно, но вдруг в его глазах мелькнула тревога. Он достал носовой платок, дрожащей рукой вытер губы — на нем осталась кровавая пена. Кароль с ужасом взглянул на Элен.

— Что это?.. Я... Верно, лопнул какой-нибудь сосудик?.. Какой-нибудь крохотный сосудик, — пробормотал он.

Он тяжело откинулся на стуле, огляделся, будто чувствуя, что более не увидит этих огней, этих женщин, эту сине-серебристую ночь, но, сделав усилие, расплатился и улыбнулся, шепча гостям:

— Это пустяки... Обычное недомогание... Верно, сосуд, лопнул какой-нибудь крохотный сосудик... Вот видите, уже все прошло... До завтра.