Сто девяносто девять ступеней. Квинтет "Кураж" - Мишель Фейбер

— Но вы же наверняка видели партитуру?

Директор с благодарностью принял дымящуюся кружку кофе, протянутую ему миссис Кураж.

— Моя задача — способствовать организации музыкальных событий, — тщательно подбирая слова, объяснил он. — Я читаю не партитуру, а бюджет. А в нем крещендо более чем достаточно, смею вас заверить. — Все это Ян сказал с самым серьезным видом, хотя в глазах у него явно бегали чертенята.

Дагмар извинилась и вышла, после чего разговор перешел на более общие темы, такие как шато и жизнь в нем. Нравится ли музыкантам это место? Как им окружающая природа?

Большой толстый человек по имени Бен Лэм, сидевший в дальнем углу комнаты, сделал жест рукой, который следовало понимать так, что никаких проблем у него нет. Роджер Кураж выразился в том смысле, что когда он поглощен каким-то музыкальным проектом, весь внешний мир перестает для него существовать, но в те немногие моменты, когда они не занимаются работой над «Partitum Mutante», «Шато де Лют» и окружающая природа выглядят, разумеется, весьма привлекательно. Джулиан Хайнд вообще ничего не ответил на этот вопрос и предпочел поинтересоваться у директора, насколько легко в Брюсселе или Антверпене взять напрокат машину.

— Я вот что хотела спросить, — сказала Кэтрин, когда Джулиан, приведенный в ужас стоимостью жизни во Фламандии, удалился в свою комнату. — У вас ведь здесь наверняка останавливалось уже очень много музыкантов, верно?

— Да, очень много, — подтвердил директор.

— Никто из них не упоминал никаких странных ночных звуков?

— Каких звуков?

— Ну, например, каких-нибудь криков в лесу?

— Человеческих?

— Не знаю, возможно.

Кэтрин сидела на софе рядом с мужем. Делая вид, что наклоняется, чтобы поднять с пола блюдечко с кексом, Роджер незаметно, но сильно пихнул ее коленом.

— Извини, дорогая, — сказал он, но весь его тон явно намекал на то, что еще мгновение и Кэтрин переступит опасную грань.

Но, к его изумлению, директор воспринял этот вопрос вполне серьезно и задумался над ним, с напряжением, которое возникало на его лице всегда, когда речь шла о чем-нибудь далеком от музыки или бухгалтерии.

— Да, я тоже об этом кое-что слышал, — сказал он наконец. — С этим лесом связано нечто вроде легенды.

— Неужели! — воскликнула Кэтрин, уставившись на него сквозь пар, поднимавшийся от чашки с кофе. Роджер рядом с нею притих.

— Это случилось, как мне кажется, где-то ближе к концу войны. Одна… — Ян ван Хёйдонк запнулся, явно перелистывая в голове страницы фламандско-английского словаря. — Одна умственно отсталая мать… так можно сказать по-английски?

— Да, можно, — ответила Кэтрин, которой совсем не хотелось начинать в такой момент объяснять иностранцу тонкости политкорректности. — Рассказывайте!

— Одна умственно отсталая мать убежала из Мартинекерке вместе с ребенком, когда армия — я имею в виду союзников — подошла к городку. Она не понимала, что эти солдаты вовсе не намереваются убивать ее. И она спряталась, чтобы никто не мог найти ее. Ну и с тех пор ходят слухи, что время от времени в лесу слышен плач ребенка… вернее, ну как это сказать… его призрака, да?

— Потрясающе! — воскликнула Кэтрин, наклоняясь, чтобы поставить кофейную чашку на пол, не сводя при этом глаз с Яна ван Хёйдонка. Директор же тем временем опустил глаза и Кэтрин с немалым удивлением поняла, что он смотрит на ее грудь.

«Я все-таки женщина», — подумала она.

Роджер вновь заговорил, переведя разговор на Пино Фугацци и его место в современной европейской музыке. Слышал ли директор хотя бы одно произведение этого композитора?

— Я слышал его первое большое произведение, — ответил Ян без особого энтузиазма. — «Пропасть», для голоса и ударных: оно еще получило Prix d ’Italia. Я не очень хорошо его запомнил, потому что все остальные произведения-номинанты исполнялись в тот же вечер и все они тоже были для голоса и ударных. За исключением одного, написанного кем-то из бывшего СССР — то было для флюгельхорна и генератора звуковых колебаний…

— Я понимаю, но у вас остались хоть какие-нибудь впечатления об опусе Фугацци? — настаивал Роджер.

Директор нахмурил лоб: для него явно было более привычным рассуждать о предстоящих музыкальных событиях, чем о прошедших.

— Я только помню публику в тот вечер, — наконец произнес он. — Люди просидели четыре часа, слушая пение, шепот, громкие внезапные звуки, и вот, наконец, все кончилось, но они не могут понять, можно уже хлопать и идти домой или нет.

В тоне Роджера, несмотря на все его воспитание, начинало сквозить с трудом скрываемое отчаяние.

— Тогда… тогда, если вы даже не слышали «Partitum Mutante», почему вы думаете, что она будет чем-то лучше?

Ян неопределенно помахал рукой в воздухе возле правого виска.

— С того времени Фугацци окончательно спятил, — сказал он. — Это могло оказать крайне положительное воздействие на его музыку. К тому же публика испытывает к нему повышенный интерес, а это помогает продавать билеты. В итальянской прессе очень широко освещалось, как он начал избивать свою жену туфлей на шпильке в зоне получения багажа миланского аэропорта.

— Не может быть! — недоверчиво воскликнула Кэтрин. — Надеюсь, с ней все в порядке?

— С ней все в порядке. Вскоре, я думаю, ее развод вступит в силу и она получит весьма неплохие деньги. Но, разумеется, к качеству музыки все это не имеет ни малейшего отношения.

— Разумеется, — вздохнул Роджер.

Позже, когда директор уехал, Роджер встал у окна, провожая взглядом бананово-желтый микроавтобус, убегающий вдали по длинной черной ленте шоссе, ведущей в Брюссель. Солнце било в окна, словно лампочка мощностью триллион ватт, и в этом свете его серебристые волосы казались белыми, а кожа приобретала цвет яблочной мякоти. Каждая морщина и складка, каждый шрам и отметина, оставшиеся еще со времен юности, подчеркивались этими яркими лучами. Наконец, когда Роджеру стало уже трудно переносить невыносимо интенсивный свет, он устало отвернулся, моргнул и вытер слезящиеся глаза.

Заметив, что Бен Лэм все еще сидит в темном углу комнаты, а Кэтрин лежит, сонная и потная на диване, он позволил себе в первый раз выразить сомнение насчет художественной ценности проекта, в котором они согласились принять участие.

— Знаете, мне всегда казалась несколько сомнительной вся эта шумиха, которую обычно вызывает безумие. А ты как думаешь? — спросил он, обращаясь к Бену. — По-моему, все же сенсацию в музыке должно производить то, что написано в нотах, а не выходки полоумных итальянцев в международных аэропортах.

Кэтрин, несколько расстроенная высказанным ее мужем вслух неуважительным отношением к сумасшествию, сказала:

— Может быть, этот Пино просто очень молод и эмоционален? Я не стала бы делать таких поспешных выводов ни о ком, а особенно о каком-то итальянце, которого я видела только раз в жизни. Он явно не такой уж идиот, раз водит «порше» и носит костюмы от Армани.