Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - Миша Забоков

…Уверенный, что моему слиянию с природой ничто не может помешать, я был несказанно удивлен, когда из-за бани, со стороны заднего двора, неожиданно появился Толян — мой первейший деревенский дружбан. Нетвердым шагом он преодолел разделявшее нас расстояние, тяжело опустился рядом со мной на лавочку и, переборов крайнюю усталость, пик которой пришелся на вчерашний день — как раз на дату выдачи пенсии, прошелестел непослушными губами:

— Чего-то, Мишка, я так и не понял в твоих рассуждениях. Видать, никудышный ты философ, да и писатель из тебя выходит уж больно путаный.

Не скрою, я был чрезвычайно польщен. Как-никак, Толян оказался первым человеком, кто признал во мне писателя. Понятно, что я не мог его разочаровать, поэтому с жаром принялся растолковывать ему сбивчивые положения настоящей главы.

А чтобы подогреть его интерес, я воспользовался абсолютной шкалой ценностей, благодаря чему легко завладел вниманием Толяна. Я не стал выпытывать у него, что и сколько он пил вчера, а лишь намекнул, что сегодня, возможно, ему предстоит отведать капитанского коктейля с благозвучным названием «Good Mother», в котором бултыхаются 50 г водки и 50 г ликера «Amoretto», благо кое-какой подарочный ликер и в самом деле без всякой пользы пылился у меня на полке. Ну что можно сказать о таком напитке, — вопрошаю я Толяна? — Традиционный, ничем не примечательный двухкомпонентный микст предсказуемого действия и маловразумительной направленности. Что следует ожидать от такого коктейля, если ограничиться одной его порцией? Да ничего. Чтобы по-настоящему романтизировать его вкусовую гамму, а заодно придать ей национальное своеобразие, нам потребуется заменить итальянский ликер на дополнительные 50 г русской водки.

— Точно, Мишка, давай заменим, — отзывается Толян.

— Давай-то давай, но вот только это будет уже не коктейль, а полноценный мерзавчик.

Толян тяжело вздыхает, признавая справедливость моего замечания. Поэтому дальше свою мысль я уже развиваю в следующем направлении: чтобы ты, Толян, в полной мере смог ощутить необходимый коктейлю яркий букет, не оскорбив при этом собственных эстетических чувств его недостаточной крепостью, хочу привлечь твое внимание к напитку, ставшему почти неприметным в силу его каждодневного употребления, которому как-то в порыве мазохистского патриотизма я дал название «Великодержавные страдания». А чтобы украсить это название народным орнаментом, одновременно привнеся в него то же благозвучие, какое исходит от ранее упомянутого коктейля «Good Mother», я бы в конечном счете поименовал его так: «Великодержавные страдания, вашу мать!»

Вот уж коктейль так коктейль. Честно говоря, его даже пить нет необходимости, достаточно вдыхать его слезоточивые миазмы. Если же быть не только честным, но и предельно откровенным, — это уже и не коктейль вовсе, а гремучая смесь тротила с напалмом, которая ежели рванет, то мало не покажется. И уж если быть до конца честным и откровенным, а в придачу к тому же дать еще волю инстинкту самосохранения, то такую убойную смесюгу и вдыхать-то небезопасно, не иначе как в респираторе, потому что — чего в ней только не намешано!

В полном ассортименте представлена вся роза ветров религиозных конфессий: тут тебе и елейно-сладкий аромат христианства, и резкий, агрессивный запах ислама, и упоительное дуновение буддизма, даже слабый запашок сурового иудаизма и тот дает себя знать. Не смешиваясь между собой, эти запахи благоухают в воздухе по отдельности, будоража обоняние верующих и в скромные будни, и в дни религиозных праздников, в чехарде которых под залихватские окрики восседающего на облучке кучера: «Поберегись, не то зашибу!» — проносятся Пейсах, Пасха, Маулид. Весь этот букет замешан на атеизме, лишенном указанного вероисповедного благовония, но сохранившем в себе кое-какую светскую пахучесть, замечаемую, правда, разве что 8 Марта — в день общегосударственного чествования женщины-труженицы.

— Опаньки, а вот и повод нашелся, за баб грех не выпить! — оживленно вставляет Толян. — Тут ты, Мишка, верно подметил.

Цветность и консистенция напитка весьма своеобразны: в целом его цветовая палитра выдержана в ярко-красных тонах; на дне сосуда представлена выпадающая крупными хлопьями в осадок темно-рубиновая гуща; устойчиво держащаяся на плаву розовая взвесь занимает почти всю оставшуюся часть сосуда; и лишь на самом верху иллюминирует бледно-розоватыми бликами тоненькая прозрачная полоска легковесной мелочи.

Надо признать, что поистине оригинальной находкой в этом коктейле служит в изобилии представленный богатый колорит всевозможных специй и пряностей, собранных со всей многоликой российской округи, отчего напиток дышит разнообразием религиозных верований, национальных культур, художественных эпосов, древних поверий, местных традиций, стародавних обрядов, хозяйственных укладов и бытовых особенностей малочисленных народностей.

Стоит только российскому гражданину, тяготеющему к традиционным европейским напиткам, на секунду запамятовать данный мною совет — не затягиваться глубоко испарениями этого сшибающего с ног зелья и уж тем более ни при каких условиях не снимать с лица респираторную маску — и принюхаться всё же к этому коктейлю назло мне и наперекор здравому смыслу, как у него враз пропадают все поползновения быть причастным к общеевропейскому демократическому процессу, — так пьянит его волшебный дух тувинского горлового пения «сыгыт» или магическое благовоние песни «бессермян-крезь».

— Это что ж за песня такая чудная? — интересуется Толян.

— Это, — отвечаю я, — когда несколько человек одновременно поют на удмуртском языке чуть ли не восемь разных песен, полагая, что слушатели воспринимают их пение как единое музыкальное произведение.

А еще этот коктейль содержит особый настой из азиатской полыни, обладающий феноменальным действием: с одной стороны, он укрепляет совесть, а с другой — ослабляет разум.

— Как это так — слабит разум? — подозрительно косясь на меня, спрашивает Толян. — Ну это, Мишка, ты уже завираешь.

— Не веришь?! Ладно, вот тебе показательный пример.

И я начинаю рассказывать ему о результатах проведенного Институтом социологического анализа совместно с ВЦИОМом опроса общественного мнения, в котором приняли участие 1600 респондентов — от Калининграда до Камчатки. Им задали вопрос: ребята, а в каком государстве вы хотели бы жить? Свыше 50 % опрошенных ответили: в государстве западного типа. Ознакомившись с таким издевательским ответом, социологи решили: либо с ними ваньку валяют, либо их неверно интерпретируют. Тогда они сформулировали по существу тот же вопрос в другой редакции: а готовы ли вы в таком случае отказаться от догматов православной церкви, предпочтя им каноны протестантской этики — Dura lex, sed lex, и труд — это не тягостное бремя, а призвание от Бога? И что ты думаешь, Толян? Даже в такой глумливой форме вопрос, тем не менее, не застал никого врасплох. Теперь уже более 60 % респондентов без зазрения совести ответили: да, готовы, то есть готовы жить не по совести, а по закону.

Прочитав это сообщение, я было подумал, что в него вкралась досадная опечатка. Однако очередная избирательная кампания всё расставила по своим местам, и я смог наконец облегченно вздохнуть. Ты же понимаешь, Толян, одно дело — общетеоретическое признание неких абстрактных иноземных ценностей, о привлекательности которых даже мы с тобой способны судить не хуже самих протестантов, и совсем другое — принятие конкретного решения, при выборе которого побудительным мотивом по-прежнему остается наша нежная привязанность к родному погосту, ну, там, томлению души, мукам совести, велению сердца… Так вот, те 50–60 % потенциальных избирателей, что теоретически готовы жить по западным меркам и руководствоваться верховенством Закона, взвесив тщательно все «за» и «против» и осознав по трезвому размышлению — тоже не для красного словца — скоропалительность своего недавнего выбора, на практике голосуют за «иноверца» всего лишь 5-ю процентами голосов от общего протестантского электората. Парадокс? Не то слово! Но вполне объяснимый.