Инамората - Джозеф Ганьеми

— Не бывает безобидных вопросов, — возразил я и добавил, обращаясь к Ливою и его прохаживавшимся неподалеку коллегам: — Джентльмены, я прошу вас уйти.

Я надеялся, что мой вежливый тон убедит их и они послушаются, но Ливой оказался крепким орешком.

— Извини, — сказал он, — мой редактор велел мне не возвращаться без интервью Марджори.

— Тогда вам лучше поискать другую работу.

Ливой смерил меня уничтожающим взглядом.

— Считаешь себя самым умным, верно? — Он снял с языка крошку табака и растер ее своим розовым пальцем. — Так вот что я тебе скажу, парень: я умею ждать. Я пережил самого кайзера… — Он зажег сигарету. — Пережил трех жен и нажил камней в почках столько, что тебе и не сосчитать. Будь уверен, уж я как-нибудь пересижу какого-то студентишку из Гарварда.

— Похоже, вы уже не раз произносили эту речь, — заметил я, стараясь показать, что и я не лыком шит, но на самом деле я был в панике оттого, насколько быстро эти шакалы все разнюхали.

Ливой выпустил мне в лицо колечко дыма.

— В этой жизни я уже все переделал, парень.

Я ждал, пока дым рассеется в утреннем морозном воздухе, но он так и продолжал висеть между нами, упрямый, как и человек, выпустивший его.

Кроули просидели взаперти все утро, словно узники в собственном доме.

Артур позвонил в больницу и отменил назначенные на этот день операции, а заодно узнал от дежурной сестры, что репортер из «Бюллетеня» уже побывал там и расспрашивал о нем. Мина провела несколько часов на диване в приемной Кроули, время от времени она выглядывала из-за занавесок — смотрела на притаившихся в засаде газетчиков. По молчаливому уговору мы с Кроули решили не сообщать ей детали статьи Флинна в «Таймс», словно это был диагноз какой-то неизлечимой болезни. Я страшился представить, как могло бы повлиять на ее и без того слабое здоровье известие о том, что она во всеуслышание объявлена «Ведьмой с площади Риттенхаус».

Я пробыл с Кроули все утро, отвлекая их разговорами и стараясь хоть немножко поддержать их морально. Но меня так и подмывало поговорить с Флинном, поэтому после обеда, когда дезинфектор привез побелку, я попросил его незаметно вывезти меня в его фургоне. Он согласился и высадил меня через несколько кварталов. Я не стал терять времени даром и прямиком направился в «Бельвю-Стратфорд».

Я отыскал Фокса и Ричардсона, они воздавали должное роскошному обеду в Дубовой гостиной ресторана, расположенного на крыше отеля. К моему удивлению, они ничуть не были возмущены статьей Флинна в «Таймс».

— Это должно было случиться, — заявил Фокс, намазывая хлеб маслом. — Вы-то, Финч, вероятно, и можете потянуть со сдачей вашей курсовой, а вот мы обязаны регулярно отчитываться перед своими редакторами.

Я был ошеломлен.

— И вам безразлично, что Флинн предал интересы «Сайентифик американ»?

— Никого он не предал, — возразил Фокс, — ну, может, сболтнул лишнего. Но он же не вышел из игры.

— Можете ли вы ручаться, что он не сделает этого в следующий раз?

— Мы заключили с ним джентльменское соглашение.

— Полноте, Флинн никакой не джентльмен!

Ричардсон закатил глаза.

— Бога ради, Финч, сядьте. И не устраивайте сцены.

Когда официант принес обед, подоспел метрдотель и предложил:

— Позвольте принести вам стул?

— Нет, спасибо, я не стану обедать.

— А следовало бы, — посоветовал Фокс, отправляя в рот кусок жареной утки. — Пора бы вам научиться расслабляться, Финч. Если вы все будете так близко принимать к сердцу, то раньше времени сведете себя в могилу.

— Лучше передохните и насладитесь ароматом роз, — посоветовал Ричардсон, указывая вилкой в окно. — Вон они там растут.

Я воспринял это как намек, что мне лучше удалиться, но, поглядев в окно, и впрямь увидел за большой застекленной дверью ресторана розовый сад, разбитый прямо на крыше. И хотя в это время года розы уже отцвели, несколько постояльцев, не боясь мороза, наслаждались открывавшейся сверху панорамой центра города.

Я повернулся к столу.

— Как я могу отдыхать! Ведь мы обещали Кроули оберегать их личный покой.

— Что-то я не помню о таком обещании, — возразил Фокс.

Я открыл рот от изумления. У меня побелели костяшки пальцев, так сильно я сжал спинку плетеного стула. Внезапно мне стало ясно, почему мои коллеги столь спокойно отнеслись к статье Флинна.

— А ведь вы, поди, рады, что Флинн сделал первый выстрел, верно? — сказал я и поспешил продолжить, не оставляя им времени на возражения: — Неужели вы думаете, что, выставив наше исследование на публичное обозрение, сумеете выкрутить мне руки и принудить меня проголосовать по-вашему.

— Поосторожнее, Малколм, — предостерег Ричардсон. — Он, похоже, так разозлился, что сам не знает, что говорит.

— Что ж, я и в самом деле разозлен, — признал я и, не утерпев, бросил им в лицо угрозу, которую подсказал мне вселившийся в меня бес: — Я настолько зол, что готов сам обратиться к газетчикам.

Фокс отложил вилку.

— Что ты сказал?

— Я говорю, что всерьез подумываю о том, не поведать ли мне репортерам истинную картину исследования, — заявил я. — Что «Сайентифик американ» волнует лишь повышение тиража, а не серьезное исследование проблемы. Что члены комитета больше времени проводят в разговорах, чем на сеансах. И что настоящему испытанию подвергается лишь бюджет расходов.

От моих слов Фокс и думать забыл про еду, но, когда он заговорил, голос его был холодным и ровным:

— Что вы хотите этим сказать?

Я открыл рот, чтобы ответить, но не смог произнести ни звука. Я не ожидал, что зайду так далеко.

— Если вы решили нас шантажировать, — произнес Ричардсон, выбирая ножом кости из рыбы, — то уж подготовили бы заранее список ваших требований.

И словно не желая бросать слов на ветер, он, к изумлению Фокса, не говоря уже о моем собственном, предложил мне помощь в составлении этого самого списка.

— Например, вы могли бы потребовать, чтобы Малколм прямо сейчас составил обращение в газеты…

— Что вы делаете? — прошипел Фокс.

— …и объяснил, что, несмотря на то что опубликовано в газетах, наш комитет еще не пришел к окончательному решению по поводу истинности дара медиума некоей Марджори.

— И вы полагаете, он согласится?

Ричардсон прополоскал небо глотком вина, задумался на миг и заключил:

— Полагаю, что да. По крайней мере, мне кажется, что вы его взяли за горло.

Я обернулся к Фоксу и подтвердил, что это и есть мое первейшее требование. В этот момент Фокс был похож на уличного актера из тех, что на потеху публики глотают всякие мелкие предметы — серебряный доллар, лампочку, часы, а потом возвращают их владельцам в том порядке, какой указывают зрители. Он с трудом выдавил из себя одно-единственное слово: